Аризона на троих. Семь камней Кецалькоатля
Шрифт:
На диване – скомканный шотландский плед, пара диванных подушек. Похоже, работая допоздна, профессор спал здесь же в кабинете. На полу лежал обитый коричневой кожей деревянный чемодан с блестящими медными наугольниками и яркими наклейками на боках. Похоже, хозяин собирался в дорогу.
– Извините, – оправдался профессор, приглашая гостя в квартиру. – У меня не убрано. Уезжаю.
– Новая экспедиция?
– Надеюсь, она будет самой важной в моей жизни. – Профессор придвинул к Генри стул, жестом предложил сесть. – Но не будем об этом, полагаю у вас много других вопросов. Вы не возражаете, если я, отвечая на ваши вопросы, буду собирать вещи? Времени мало.
– Конечно-конечно, – поспешил согласиться Генри, доставая блокнот и карандаш.
Профессору недавно перевалило за сорок, – в научной среде возраст ещё совсем юный, – но благодаря комплекции оперного певца и уже наполовину полысевшей голове выглядел Уэлш намного старше. В остатках волос – лёгкая проседь, а в короткостриженой тёмно-русой бороде, которая, словно пытаясь восполнить нехватку волос на голове, была такой густой, что напомнила Генри ворсистую поверхность плюша – ни одной седой волосинки. Под глазами уже наметились мешки; на лбу – две глубокие складки в виде силуэтов летящих чаек. Судя по загорелому лицу, профессору приходилось чаще бывать в экспедициях, чем стоять за университетской кафедрой.
Отвечая на вопросы, профессор собирал со стола книги и бумаги, укладывал в чемодан вещи. Раз не садился хозяин, то и Генри задавал вопросы, кочуя по кабинету и попутно изучая рисунки динозавров, фотографии на стенах, окаменелости в шкафах. Надеясь на память, он делал на ходу только короткие заметки пристроив блокнот то на краешке стола, то прислонив его к стеклянной дверке шкафа с окаменелостями.
Генри нравилась такая непринуждённая обстановка. Когда сидишь друг против друга и пристально смотришь глаза в глаза, это напрягает собеседника и, если он не хочет сболтнуть лишнего, мобилизует его, играя против интервьюера. Пользуясь возможностью, Генри только коротко поглядывал на профессора, ожидая, когда тот окончательно расслабиться, а потом можно будет перейти к теме, которая волновала всю общественность: к взаимоотношениям двух известных палеонтологов – Уэлша и Корби.
Когда-то ещё в семидесятые годы знаменитые на весь мир палеонтологи Отниел Марш и Эдвард Коуп положили начало «динозавровой лихорадке». Погоня за сенсацией, желание обойти соперника, профессиональная ревность, дали с одной стороны мощный толчок развитию палеонтологии, но с другой стороны положили начало такой неистовой конкуренции, которую кто-то из ушлых репортёров метко окрестил «костяными войнами».
Дело от научных споров свелось к словесным перепалкам, а вскоре и к откровенным пакостям. Конкуренты не гнушались чинить друг другу препятствия, засылали шпионов в экспедиции соперника, похищали окаменелости. Доходило до того, что взрывали уникальные находки, пользуясь принципом: не досталось мне, пусть же не достанется никому.
Ученики знаменитых учёных – Уэлш и Корби – стали на путь своих наставников. Ходили слухи о том, что люди профессора Корби в штате Колорадо взорвали скалу, которая погребла под своими обломками раскоп с уникально сохранившимся скелетом редчайшего динозавра. Люди профессора Уэлша в свою очередь похитили на железнодорожной станции ящики, в которых находились приготовленные к транспортировке окаменелости, найденные экспедицией конкурента.
Покусывая от нетерпения губы, Генри поймал себя на том, что строчит в блокноте, пристроив его на какой-то бюст. Оторвав от курчавой гипсовой головы блокнот, он заглянул в мертвенно-гладкие не прорисованные глаза скульптуры.
– Почему именно Платон, профессор?
– Платон здесь недавно, – кинув на бюст короткий взгляд, Уэлш вернулся к возникшей у него проблеме – крышка переполненного чемодана не закрывалась, и теперь нужно было что-то выгружать. – Это долгая история. Придёт время, поговорим и о Платоне, а сейчас, насколько я понимаю, вас интересуют другие вопросы.
Разглядывая сквозь собственное отражение в застеклённом шкафу коллекцию огромных треугольных зубов, каждый из которых едва бы уместился на сложенных вместе ладонях взрослого мужчины, Генри решил: «Ещё один нейтральный вопрос, и перехожу в наступление».
– Скажите профессор, каковы ваши планы на будущее?
– О предстоящей экспедиции говорить ещё рано, но обещаю вам, вы узнаете о ней первым. – Сидя на корточках перед чемоданом и, выгружая из него какие-то вещи, профессор проследил за взглядом Генри, пояснил: – Зубы мегалодона. Ископаемая акула. По разным реконструкциям длина её могла достигать от шестидесяти до девяносто пяти футов.
– Впечатляет. – Генри поправил перед бледным стеклянным отражением воротничок, обернулся к профессору. – Говоря о планах на будущее, я имею ввиду не экспедицию, в которую вы собираетесь, а в более широком смысле, с перспективой на несколько лет вперёд.
Уэлш ответил неожиданной фразой:
– На будущее очень много планов, но палеонтология теперь остаётся на втором плане.
Генри был так изумлён, что на время даже забыл о заготовленных каверзных вопросах. Рука с блокнотом повисла вдоль туловища, вторая взлетела озадаченно почёсывать тупым концом карандаша переносицу.
– Простите, профессор, помнится год назад в интервью газете «Нью-Йорк Уорлд», вы сказали, что вся ваша жизнь связана с палеонтологией, которая для вас альфа и омега.
– Времена меняются, мистер Шелдон! – Стоя на одном колене и, сопя от усердия, профессор заново укладывал в чемодан вещи, пытаясь выиграть немного свободного пространства. – Но развивать эту тему я сейчас не намерен, нам ещё представится такая возможность.
– Когда?
– Скоро. – Уэлш опустил крышку, – чемодан снова не закрывался.
Сунув карандаш за ухо, Генри поспешил на выручку: присел, коленом прижал крышку чемодана. Профессор защёлкнул звонкие металлические замки.
– Я знаю, вам не терпится спросить меня о наших отношениях с профессором Корби. Ведь так? – Уэлш широко улыбнулся, шутя погрозил молодому человеку пальцем. – Знаю я вас, репортёров: заготовили ведь дюжину-другую каверзных вопросов?
– Заготовил, – честно признался Генри, продолжая сидеть на корточках напротив профессора, и хлопая себя по карманам в поисках карандаша. – Ведь ваше молчание порождает слухи один нелепее другого. Мне кажется, давно пора отделить слухи от правды. А правду знаете только вы и профессор Корби.
– У Корби своя правда, у меня своя. – Профессор кивнул подбородком, подсказывая молодому человеку: – За ухом.
– Что за ухом?
– Карандаш. Считайте, вам повезло, я помогу вам разобраться в наших непростых отношениях с профессором Корби. Увы, в них почти нет науки – обычные житейские дрязги.