Аркус. Фиолетовая бездна
Шрифт:
Я хотел встретиться с Гаем и рассказать о лесных приключениях. Но вместо этого я втыкал в землю лопату, поднимал куст картофеля, затем обтирал клубни от грязи и складывал в мешок. И почему не придумали заклинания для выкапывания картошки? Хотя зачем, когда есть толпы Фиолетовых? На ум пришли ездовые собаки. Пожалуй, мы так же, как и они, себе не принадлежим. Собак либо заставляют тянуть упряжку, либо неделями держат на цепи. Хотя нам такой роскоши не позволяют. Мы тянем упряжку день за днём.
В худшем случае поговорим с Гаем в учебный
– Он многому может научить, - сказал Фостер-древний, нисколько не удивившись, что хозяин леса спас его внука.
– Он мне понравился, но нёс о магии какой-то бред.
Дед только улыбнулся.
Из размышлений меня вывел рык Синего господина Артура:
– Шевелись, Фостер, если не хочешь работать ночью!
Я взвалил мешок на плечо и чуть ли не бегом понёс его к подвалу - работать ночью я не хотел.
***
Настал любимый день недели - учебный. Жрецы рекомендовали в этот день более ярким кастам дать возможность Тусклым детям сходить на занятие. Пожалуй, это единственный закон, который в первые годы учёбы вызывал у меня неподдельное уважение. Позже я услышал, как один Синий, который хотел заставлять детей работать и в учебный день, разговаривал с другим. Та болтовня испортила впечатление о благородстве закона Белых жрецов, наших отцов и хранителей.
– Почему мы должны давать этим сорванцам отдыхать?
– спрашивал первый.
– Почему Белые жрецы, наши отцы и хранители, хотят, чтобы эти Фиолетовые нелюди учились? У них даже Синий учитель есть!
Второй усмехнулся и ответил:
– Чтобы они потом лучше прислуживали нам. Так что пускай учатся.
После услышанного лицо первого прояснилось, и он сказал:
– Теперь я спокоен. Воистину мудрость Белых безгранична.
– И, словно строчку из любимой песни, повторил: - Чтобы лучше прислуживали нам…
В учебный день в школе собирались Фиолетовые ребята из четырёх деревень. Школа находилась в самой большой из них, и нам с Гаем приходилось вставать затемно и два часа идти до школы, чтобы не опоздать на урок. У нас было два учителя, один Фиолетовый, другой - Синий. Второму мы вопросов задавать не могли, потому только слушали, опустив головы. Зато Фиолетового порой заваливали таким количеством вопросов, что он продолжал отвечать на них, даже когда урок давно закончился. Ни он, ни мы этой задержки не боялись.
Вот и сейчас, идя к дому Гая сквозь утренний туман, я придумывал вопросы, которые задам учителю. Друг меня уже ждал, отчаянно зевая. В руках он держал сумку, в которой наверняка, кроме перьевой ручки и единственной тетрадки, лежали второй и третий завтраки, а заодно и предобеденный перекус. Еду мой пухлый друг любил. Он говорил: «В любой непонятной ситуации - ешь».
– Опаздываешь, - вместо приветствия наехал на меня Гай.
– Не опаздываю, - возмутился я, - ты раньше вышел.
– Надоело дома сидеть, - тут же признался Гай, - все храпят, сопят, окна позакрывали - мне дышать нечем. Выкладывай, что у тебя в лесу случилось?
Встреча с хозяином леса происходит не каждый день, потому я с рассказом не торопился. Вначале я пожаловался, как вчера лично накопал десять мешков картошки, как Анна пять раз мыла руки и просила меня понюхать их с вопросом: «Не пахнут ли они Синим дедушкой Артуром?»
– Он и к нам приходил, но нас уже милый Генри занял - до самой ночи томатный сок делали, - сказал Гай.
Милым Генри в деревни называли торговца, который, казалось, вовсе не умеет разговаривать. Только кричать, орать, голосить… но не разговаривать. Милым он был не больше, чем я толстым. Но прозвище прицепилось, когда одна Синяя бабуля сказала, что в жизни не встречала человека милее нашего Генри.
Мы прошли мимо последнего дома и обошли по широкой дуге кладбище, где возвышались не только могильные камни и памятники, но и настоящие древние склепы. Днём старый погост, куда никто не ходил, смотрелся, как заброшенный двор полуразрушенной крепости. А свежие могилы на новом кладбище и вовсе напоминали только посаженные грядки.
Но сейчас, в предрассветных сумерках, кладбище выглядело жутко. А стоило всмотреться в редеющий от первых лучей туман, как начинало казаться, что кто-то бродит между древних склепов в поисках успокоения. Или развлечения. Я всегда думал, что быть мёртвым - очень скучно.
Наконец я приступил к истории о медре. Чем больше я рассказывал, тем кислее становилось лицо Гая. Когда я распинался о белой шерсти, как у медведей, живущих среди вечных снегов, и зубах, словно у огромного бобра, Гай меня перебил:
– Всю неделю сочинял? Что за тухлый бред бесцветного?
– Собака твоя бесцветная, - буркнул я и замолчал.
Минут десять мы шли молча. «А я поверил бы Гаю, если б он рассказал мне подобную историю?» - думал я. И решил: «Поверил бы».
Гай достал булку с изюмом и фляжку с компотом. Сделав один глоток, чтобы смазать дорогу для нелёгкого путешествия булки, Гай откусил приличный кусок.
– Снова лопаешь?
– недовольно спросил я.
Гай тыкнул меня пальцем в ребра и, сглотнув, произнёс:
– Я и за тебя, Марк, ем, чтоб ты от голода не сдох. Сквозь одежду кости торчат.
– А по-моему, ты ещё и за тех двух свиней трескаешь, которых завёл твой отец, - ответил я.
– Ты и в Цертус не верил, пока не увидел его. Теперь всё непонятное надо показывать, чтобы в это поверили? Может, и Белых жрецов нет, раз ты их не видел? А? Вот Радужного жезла точно нет - ведь его никто не видел. Только в книгах про него написано.