Арлекин
Шрифт:
Эдуард кивнул.
–Я стал таким слабым, каким не был никогда, Анита. Донна, Бекка и Питер, все они делают меня слабым. Из-за них я вынужден отступать. Тревога о них не оставляет меня.
–Это не они заставляют тебя делать все это, Эдуард. Это твои чувства, твоя реакция на них, вот что тебя меняет.
–Я не уверен, что мне нравятся эти изменения.
Я вздохнула.
–Я знаю это чувство.
–Я подвел тебя.
–Я не об этом.
– Я опустилась на кровать в положение лежа. Сидеть я могла, но лучше мне от этого не было.
– Я о том, что это людская любовь меняет тебя. Она изменила и меня. В чем-то я стала мягче, в чем-то наоборот.
–Что ты хочешь сказать?
–Я не стараюсь жить с кем-то, кто знает обо мне все. Я не вожу восьмилетнюю дочку на балет.
–Я вожу ее потому, что у меня больше свободного времени, чем у Донны.
–Я знаю. Она содержит свою оккультную лавку. Я помню, но это не то, Эдуард. Дело в том, что я не пытаюсь жить обычной жизнью.
–Если бы у тебя были дети, тебе пришлось бы попробовать.
Я кивнула.
–Возможная беременность в прошлом месяце заставила меня серьезно подумать над этим. Специально я ни за что не забеременею. Если это случится случайно, то я буду что-то придумывать. Но моя жизнь совершенно не вяжется с младенцами.
–Ты говорила то же самое и обо мне.
– Он казался неожиданно грустным.
–Нет, я хочу сказать, я не знаю. Это точно не получится со мной потому, что я девушка. Я ведь буду не только беременной. Сама природа сделала несовместимыми перестрелки и детей.
–Я не смогу жениться на Донне, ты об этом?
Голос внутри меня вопил «Нет!!! Не сможешь!!!». Но вслух я сказала:
–И снова мне нечего тебе ответить. Черт, Эдуард, у меня достаточно проблем с моей собственной личной жизнью, чтобы я еще думала о твоей.
Он взглянул на меня, и взгляд принадлежал Эдуарду, но было что-то в его глазах, что-то холодное и одновременно горячее. Я наблюдала, как вся сила его личности собирается в его глазах, как перед убийством. Но зачем она собиралась сейчас?
–Эдуард, - позвала я мягко, - не делай сейчас ничего, о чем потом пожалеешь.
–Мы убьем вампира, который все это сотворил, - ответил он.
–Да, конечно, - согласилась я.
– Я хотела сказать, что не стоит принимать поспешных решений относительно Донны и детей. Я не знаю точно, но если Питер и вправду станет оборотнем, ты будешь им очень нужен.
–Если он и правда стал оборотнем, я смогу оставить его на время здесь под присомтром твоих друзей?
–Да, конечно.
Он кивнул. Он посмотрел на меня, его глаза были слегка влажными.
–Я знаю, что ты считаешь, что мне следует оставить Донну и детей. Ты всегда считала это плохой идеей.
–Возможно, но ты любишь их, а они тебя. Любовь сложно заслужить, Эдуард, и тебе не стоит разбрасываться ею только потому, что это плохая идея.
Он засмеялся.
–Это вообще не имеет смысла.
–Я попробую еще раз. Я хотела сказать, что вы любите друг друга. Если тебе удастся заставить Питера остаться дома и закончить учебу… Я думаю, что ему нужно еще пару лет, если он хочет присоединиться к «семейному делу», но не прямо сейчас. Займи твердую позицию и объясни ему это.
Он кивнул.
–Ты думаешь, что он сможет делать то, что делаем мы?
–Я думаю, что если это небольшое приключение не выбило из него энтузиазма, то он сможет.
Он снова кивнул.
–Я пойду поищу доктора.
– Он вышел, не оборачиваясь. Я осталась лежать на кровати, слушая шепот внезапно наступившей тишины. Я молилась, чтобы Питер не был ликантропом. Я молилась, чтобы Совет не дал Арлекину объявить нам войну. Я просила, чтобы все мы остались живы. Хотя нет, уже
Глава 36
В дверь тихонько постучали. Эдуард не стал бы стучать, а доктор стучал бы порешительнее. Так кто же стучится в дверь в больницах?
–Кто там?
– спросила я.
–Это Истина, - ответили мне.
–И Нечестивец, - раздалось следом.
Они были братьями и вампирами и только недавно присоединились к Жан-Клоду. В первый раз я встретилась с ними, когда Истина чуть не умер, пытаясь помочь мне задержать плохого парня. Они были воинами и наемниками в течение многих столетий, и теперь они были нашими. Жан-Клода и моими.
Нечестивец вошел в дверь первым, в своем бледно-коричневом штучном костюме, скроенном на его широкие плечи и непомерно большие руки и ноги. Он начал заниматься боди-билдингом и весьма прибавил в объемах своей мускулатуры, они занимались этим оба. Его рубашка, с золотым зажимом для галстука на ней, была застегнута на изящные пуговицы. Его светлые волосы были подстрижены так, чтобы они слегка прикрывали уши, но все таки на пару дюймов не доходили до плеч. Он был чисто выбрит, так что было хорошо видно глубокую ямочку у него на подбородке. Он был красивым, мужественным и совершенно современным, от стрижки до кончиков начищенных ботинок. Только выглядывающая из-за одного плеча рукоять клинка портила эффект.
Истина шел немного в стороне от брата, как он всегда и делал. У него была густая щетина, будто когда он умер, он был не брит, даже с бородой, и теперь не стремился это менять. Эта почти бородка скрывала чистое, прекрасное мужское лицо, и такую же ямочку на подбородке, одинаковую у обоих. На них нужно было внимательно посмотреть несколько минут подряд, чтобы увидеть, насколько они похожи. Волосы Истины были до плеч, спадая неописуемой, коричневой, почти черной волной. Волосы не распадались на пряди, но и не были сияющим ореолом, как у его брата. Он носил кожу, но не черную. Это была кожа, выносившаяся с годами. Будто костюм байкера соединили с доспехами пятнадцатого века. Его ботинки выше колена выглядели не менее старыми, чем он сам, и видимо они были удобными, хотя это всего на всего его ботинки. Они были для него, как для некоторых мужчин любимое кресло, которое тут же принимает форму тела хозяина. Так какое имеет значение, что они выношенные и потертые, если они удобные и целые.
У Истины тоже был меч за спиной. Я знала, что у каждого из них есть по пистолету, спрятанному под пиджаком и кожаной курткой, как и в другие разы. Братья всегда были хорошо вооружены.
–Реквием сказал, что он не доверяет никому вокруг тебя, так что Жан-Клод послал нас, - сказал Нечестивец. Он сказал это с улыбкой, но в его синих глазах уже читались догадки.
–Почему Реквием так сказал?
– спросил Истина. Его глаза были зеркальным отражением глаз брата, но выражение у них было другое. Истина был искренним до дрожи. Нечестивец, казалось, постоянно надсмехался надо мной или вообще над всем миром.