Армада
Шрифт:
И, словно предчувствуя что-то, Главный артиллерист судорожно принялся облизывать губы. В глазах его заметался неестественный диковатый огонек.
Остальные девяносто пять тысяч восемьсот тридцать четыре человека повернули в сторону острова головы. Несмотря на дым, этот последний лоскуток земли насквозь был просвечен солнцем. Редкие птицы еще взлетали над ним. Отсюда, с ненавистных железных коробок, остров по-прежнему казался очаровашкой. То, что на нем уже не ревели пумы и не трубили слоны, ничего не меняло. Дальномеры Хейнца и Говарда, цейсовские бинокли и даже допотопные, неизвестно откуда появившиеся у офицеров из свиты швейцарские подзорные трубы девятнадцатого века, в секунду уничтожая расстояние, притягивали его к корабельным бортам. И, следом за Главным артиллеристом, все на Армаде, от капраза до последнего вестового, внезапно поняли – даже без попугаев и кабанчиков остров был слишком соблазнителен, слишком хорош, чтобы ему можно было позволить вот так запросто существовать и дальше.
То, что потом случилось, Психолог, перерыв всего Фрейда и перечитав Эмингауса, назвал «синдромом милитаристски настроенного сознания с элементами неосознанной тяги к тотальному разрушению».
– Остановитесь, безумцы! – вскричал священник с «Убийцы». Однако воздетые к небу руки никого не вдохновили.
– Попа убрать, – сквозь зубы процедило Его Величество. – А ребята молодцы!
– Так отдайте же приказ! – чуть ли не взвыл Главный артиллерист, не в силах более вынести торжественности момента.
Надо отдать должное Адмиралу – он в полной мере разделил ожидание подчиненных.
Итак, остров был отправлен в бездну. Лишь единицы усомнились в содеянном и были потрясены всеобщим помешательством. Комендоры же, совершив этот сладостный грех, отводили друг от друга глаза. Пушки немедленно остыли. Армада вновь неслась в полной безбрежности океана черт знает куда и черт знает зачем. И свихнувшееся солнце, как и прежде, бегало по кругу.
В чреве «Чуда», в зеленой глубине библиотеки, готовясь к перевороту, кипел и бурлил Орден.
– Только не путайте европейскую историю с историей всего человечества! – заявил адепту командированный с «Юда» взъерошенный воробушек-лейтенант.
Мичман попробовал было завербовать и его и весьма неосмотрительно пригласил в компанию, но пытливый лейтенантишка оказался крепким орешком. Находящиеся здесь в полном составе члены Ордена – мичмана и техники – рты открыли, а гость продолжал ввинчивать совершенно крамольные истины.
– Ни для кого не секрет, что из себя представлял европоцентризм! – брызгал он слюной. – И не нужно заявлять, что закон прибавочной стоимости родился в результате каких-то мировых умственных усилий. Отнюдь! Капитализм – порождение европейской цивилизации. Китай, со всей своей тысячелетней историей, несмотря на то что китайцы открыли порох, компас, изобрели ракеты, хлопушки и прочее, так и не мог додуматься до мысли, что деньги делают деньги. Индусам – на что башковитые – за четыре тысячи лет подобное и в голову не пришло! Шумеры и египтяне на эту тему даже не размышляли. Все, что случилось, – продукт европейского ума, порождение европейской химеры, так давайте же не будем валить все на всемирный процесс, прогресс и прочую чепуху… Нет! То, от чего совсем недавно избавил нас Бог, было торжеством этой самодовольной старушки Европы, которая захватила власть на всем миром! Америка с ее деньгами – порождение самого оголтелого европейского протестантизма, который чудовищным образом переплелся с чисто еврейским ростовщичеством! Впрочем, чему удивляться! – восклицал лейтенант, косясь на слушателей и распаляясь все больше и больше. – Капитал не может жить без демократии, демократия сразу же подохнет без капитала. Позвольте тогда спросить, в чем суть их обоюдной любви? Хотя что тут спрашивать – «новый дворянин» эпохи Кромвеля нуждался лишь в одном и жаждал лишь одного – той свободы, при которой можно дурить простаков, обманывать собственных компаньонов, ловчить с векселями и вкладами и бесконечно сыпать золото в свои бездонные карманы. Благородные империи Карлов и Людовиков не давали ему делать этого – и в результате и Карл и Людовик поплатились головами. Увы! У «нового дворянства» закрома от денег лопались, и никакое благородство, никакое рыцарство не помогли. Голландские купчишки, которые переняли искусство обмана и надувательства у сынов Израиля, требовали для себя демократии – чему удивляться, ведь только при ней они смогли бы развернуться в полную силу. И они добились своего. Потом была очередь Владычицы морей – и она ухнула в ту же яму. Затем – бедная Франция… А уж в Америке подобным дельцам было намного легче облапошить несчастных могикан, затем сжить их со свету и восторжествовать. – Лейтенантишка перевел дыхание. – А дальше вот что, господа! Под лозунгом «свобода, равенство, братство» сам дьявол вышагивает впереди марсельских батальонов. Ради бизнеса рушатся империи, начинается всеобщая европейская, а следом, и мировая резня. И в конце концов чума расползлась – Германия, Австро-Венгрия, Россия – все, что способно противостоять этому наглому, циничному захвату, уничтожается. Так что опомнитесь! Плюньте на все ваши затеваемые республики. Эта чушь насчет парламентов, депутатов и выборов выеденного яйца не стоит, ибо вы явитесь, вольно или невольно, прислужниками одного и того же кармана. Банкиры и спекулянты – вот в чем была суть Европы и блестящей Америки. Слава небесам, Господь положил безобразию конец! А вы, вы, – обратился лейтенант теперь уже к адепту, невозмутимо скрестившему на груди руки, – вы имеете наивность или глупость после свершившегося праведного потопа напевать им всю ту же самую песенку… Но по мне, лучше иметь императора в лице нашего вышедшего из ума деда и терпеть всю его свору,
– Вы тоже собираетесь стать зоофилом? – подал насмешливый голос библиотекарь.
– Я не собираюсь вставать под ваши знамена! – отвечал в запальчивости лейтенант. – Увольте меня от прожектов мирового переустройства – мы ими сыты по горло! И цена им – копейка в базарный день.
Библиотекарь был сама любезность.
– Надеюсь, наш разговор останется в тайне? – осведомился он.
– Слово имперского офицера! Ну а вы, господа! – вновь повернулся Фома неверующий к застывшим неофитам. – Неужели вы позволите лапше болтаться на ваших ушах? Какая глупость, право!.. На воздух, на воздух отсюда – вот мой вам совет. Здесь дурно пахнет!..
– Мы не нуждаемся в ваших советах, – холодно заметил адепт. – И нечего разводить агитацию. Вас проводят.
Лейтенант, сопровождаемый одним из механиков, поспешил покинуть зал. Адепт же, повернувшись к нашему мичману, заявил без тени сомнения:
– Его нужно убрать.
Мичманенок опешил.
– Прекратите играть в бирюльки, – процедил учитель. – Я повторяю, этого человека нужно аннигилировать – и немедленно. Где угодно – в коридоре, на трапе, в лифте… Дело наше слишком серьезно. Этот сболтнет, я уверен. Принимайтесь.
– Ну, как же можно? – залепетал было мичман, однако библиотекарь так на него зыркнул, что молодой человек тут же осекся.
– Игры закончены, – пояснил адепт с ледяной улыбкой. – Кто не с нами, тот против. Если враг не сдается… Почитайте-ка на досуге Ницше. О, как я понимаю Нечаева! – тихо воскликнул он. – Так действуйте же, действуйте!
Револьвер – обычная офицерская игрушка – покоился в кармане мичмана. И тот решился: пора становиться не мальчиком, но мужем.
Дела никому не было до сгинувшего командировочного – слишком мелка сошка. Мало ли что: он мог оступиться в трюмах или вообще сигануть с борта. В последнее время люди пропадали все чаще. Командиры кораблей иногда подавали списки, знакомясь с которыми Первый флаг-капитан частенько загадочно ухмылялся. Он не заострил свое внимание на промелькнувшей фамилии. Лейтенантишка тут же вычеркнулся со всех довольствий и канул в лету, хотя, по правилам, должно было пройти хотя бы формальное разбирательство. Однако сейчас на Тайную комиссию надвигалась забота несоизмеримо более важная; все прямо или косвенно говорило о том, что в трюмах «Убийцы» назревал самый обыкновенный и угрожающий мятеж. Принялись исчезать механики, отправляющиеся на дежурство. Оружейные каюты второй кормовой палубы кто-то вскрыл самым беспардонным образом – неслыханная наглость! Правда, капразы в кают-компаниях линкора, уничтожая остатки шартреза, досадливо отмахивались от подобных слухов, разносимых стюардами и вестовыми. Их занимали совершенно другие вещи. Несколько особо смазливых приматок выучились «танцу живота» и еще кое-каким трюкам и теперь по вечерам обнажались под «Метаморфозы» Франциуса Глобейна. Появление стриптизерш вызвало настоящий фурор среди комсостава. Поглядеть на шоу прибывали с эсминцев и авианосцев особо заслуженные отпускники. И слушать никто ничего не хотел! Беспечная уверенность в том, что «чумазые» неспособны на ропот, владела всеми, без исключения, электронщиками и штурманами. Угрюмые механики придерживались иного мнения. Но что на самом деле творится за нижними броневыми плитами, никому не было известно. Адмирал в конце концов приказал отправить туда наиболее отчаянных и подготовленных шпионов с микропередатчиками. Для пущей убедительности их осуждали и отправляли в шахты, как преступников, на виду выстроенных экипажей. Все храбрецы словно в воду канули – ни одного донесения. Наиболее осторожные в штабе разведки твердили – это тревожный симптом. Оптимисты из Отдела стратегического планирования предпочитали отмахиваться от соображений разведчиков, аргументируя тем, что ютящимся в трюмах человекоподобным просто не под силу столь сложная организация.
– Вздор-с! – сердито воскликнул хромоногий командир «Чуда», когда на одном из ежедневных чтений за обедом была высказана мысль о назревающем взрыве. – Учите лучше теорию живучести, господа мичмана!
Командир тотчас озадачил осмелившегося завести об этом разговор паникера новым заданием на тему «Неудовлетворительная защищенность артиллерийских погребов – причина всех неудач англичан во время Ютландского боя».
– Нет, вы только посмотрите на это стадо! – пожаловался Психологу Главврач, приготовляя свой фирменный напиток. Канарейка нахохлилась в углу клетки, и эскулап устал стучать о прутья мясистым докторским пальцем, призывая ее к трапезе. Отчаявшись расшевелить любимицу, он продолжил: – Стадо мечется, сжимаемое со всех сторон дисциплиной и страхом, ютится в крошечных пространствах и радо ощущать хоть какую-то опору под ногами. Но то, что дает природа, оно отбрасывает! Остров и все, что с ним случилось, – ответ на все вопросы нашего бытия. Загадили и утопили! И притом столько тщеславия, Господи Боже Ты мой… Столько гонора! Недавно я слышал, один местный борзописец покончил жизнь самоубийством из-за того, что не напечатали его стишков в газетенке. Они все мнят себя Шекспирами, даже здесь! Вы знаете, коллега, это просто поразительно. Представляю, как Господу Богу интересно время от времени нагибаться к нашему микроскопическому муравейнику. Так и вижу, как Он, Вседержитель, наклоняется с лупой, чтобы разглядеть – нет, не каждую особь, судя по всему, мы слишком мелки даже для самого совершенного Его микроскопа – а хотя бы некую копошащуюся массу. Он держит нас за этаких «инфузорий туфелек». И года не прошло – а здесь уже яд, зависть, поклепы, бюрократия, костоломы. И такие вот глупейшие самоубийства! Нет, вы только представьте: вовсю идет игра в бильярд и карты, подумывают о введении денежных знаков, носятся с разведением винограда… Браво, браво Создателю!
Главврач решительно опрокинул первую мензурку.
– Как, кстати, двор при Его Величестве? Не сомневаюсь, что великолепен. Интриги, сухарики с чаем, утренние доклады и, разумеется, прогнозы на будущее. Старику впору основать династию. Руку даю на отсечение, тотчас найдутся умники, которые возведут его родословную к Ромулу и Рему!
Болезнь заткнула клюв его канарейке, чему Главврач искренне огорчался – он даже попробовал просвистать ностальгическую руладу, чтобы взбодрить ее – но тут же обреченно махнул рукой.