Армагеддон был вчера
Шрифт:
– Послушайте, пан коллега, то, что я хочу рассказать, вовсе не смешно, если вы меня понимаете...
– Вот и отлично! Шутки в сторону – и погрузились в Моцарта, как говаривал старый профессор Новотны. Вы, кстати, его уже не застали? Жаль, жаль... Ну, так я вас слушаю.
– Вы знаете, всё началось с того, что последние лет шесть я работаю по договору с нашим фармакологическим концерном «Спофа». Суть работы заключается в том, что мне нужно анализировать целый ряд веществ, которые их химики выделяют из самых разных растений и животных, каких только удастся достать, – не только химически анализировать, но и физически. Ну, так вот... Короче
– По правде сказать, как доктор естествознания, я уже что-то об этом слышал, – заметил я, но Коварж в возбуждении не обратил внимание на иронический тон моей реплики. – Хотя, насколько мне известно, этот факт упоминается даже в учебнике биологии для старших классов.
– Ну вот, видите, – он удовлетворённо хмыкнул. – Более того, твёрдо установлено – эмпирически, понятно – что это вообще является одной из важнейших характеристик, так сказать, кирпичиков жизни, и понятно, что этим никто уже давно специально не занимается. Так вот... А теперь вы можете себе представить, пан коллега – я выделил правовращающие соединения! Даже целые группы соединений – и они являются частью протоплазмы: ни более, ни менее!
Я снова кивнул пану Пангасту, отвлекая его ненадолго от своих бренных раздумий. Коварж имел репутацию очень эмоционального молодого человека, и мне не хотелось препираться с ним. Хотя бы потому, что в моей лаборатории работала Яна, предмет тайной (как полагал он сам) страсти Коваржа, – в действительности же всем известной и абсолютно безнадежной. Странное дело: я всегда почему-то чувствовал себя ответственным за их отношения. Но это уже тоже из другой оперы.
– Ну ладно, пан коллега. Только ваше открытие никакой не секрет, оно уже давно сделано и многократно подтверждено – тем же Ахимовым и Брюннингсом и бог знает, кем ещё. Хотя я всего-навсего обычный зоолог, и экзамены по биохимии, слава богу, давно сдал все до единого.
– Конечно, конечно, – заторопился Коварж, снова теребя свои очки. – Понятно, я провёл литературный поиск и ознакомился со всеми этими работами – по меньшей мере, с основными из них. Ахимов, Брюннингс, Дейв, Салливан, Танака – и ещё много, много других. В коллоидах ведь всегда есть примесь правовращающих молекул – доли процента. Это всем известно, хотя никто не знает, откуда они там берутся. Только это совсем другое дело, пан коллега. Я нашёл организмы, которые имеют полный комплект правовращающих аминокислот. Или углеводов. Или жирных кислот, – он замолчал, словно сам испугавшись своего заявления.
Помолчал и я, раздумывая над неожиданным сообщением.
– В таком случае, это попадание в яблочко, пан коллега, – наконец выдавил я из себя. – Это вполне может потянуть на государственную премию – а то и на Нобелевскую, кто знает? Конечно, в том случае, если вы не ошиблись и верно интерпретировали результаты. Мне, честно говоря, представляется сказкой, что в наше время можно делать открытия такого масштаба с приборами из прошлого века. В данном случае только с поляриметром, если я вас правильно понял... Ну, что же – так или иначе, поздравляю вас, пан коллега! Только я всё ещё не понимаю, какое отношение ко всему этому имею я.
У Коваржа от волнения задрожала рука с недопитым вином, и красная струйка пролилась на стол. Хорошо ещё, что пан Пангаст, как настоящий пражский трактирщик, отродясь презирал скатерти.
– Я ведь ещё не всё сказал, пан коллега. И даже не самое главное. Но сначала... сначала вы должны мне обещать, что весь разговор между нами останется в секрете. Знаете...
– Разумеется, знаю, пан коллега, – прервал его я. – Если речь об этом дойдёт до Его Величества Роберта Первого и Единственного (к вашему сведению, академик Роберт Яначек – директор нашего института общей биологии, по совместительству заведовавший и лабораторией, в которой прозябал Коварж), то всё дело закончится изящной научной статьей, а то и монографией, где вы будете фигурировать в анонимном списке «сотрудников, которым выражается глубокая признательность» за то, что они там и сям что-то принесли, подержали или нагрели. Я не прав?
– Абсолютно правы, – вздохнул Коварж и с опаской осмотрелся вокруг, словно боясь, не возникнет ли рядом грозный лик академика Яначека. Однако этого, как и следовало ожидать, не случилось. Лишь доктор Нетрлик, утомившись от собственного мурлыканья, тихо подрёмывал за своим столиком. – Совершенно правы. Что же касается вас, то я знаю, – точнее, надеюсь – что вы человек честный и...
– Мерси, – я отвесил галантный кивок. – Постараюсь не уронить своей репутации. Кстати, хочу сразу же заявить, что не собираюсь участвовать в вашей работе в качестве соавтора, что бы там из неё ни получилось в результате. Даже в качестве анонимного сотрудника. Даю вам моё честное слово.
Коварж вздохнул с облегчением.
– Я знал, знал, что... Да чего там! – он махнул рукой. – В принципе, помощь, которую я прощу от вас, ничего не стоит, по правде сказать, вы могли бы оказать её мне прямо сейчас.
– Вот как? – я поднял брови. – Хотя у меня большой опыт, но я не могу припомнить, чтобы я когда-то занимался наукой в ресторане. Что же, никогда не поздно обзавестись новыми привычками.
– Знаете, пан коллега, самое интересное во всём этом является то, что такие правовращающие молекулы встречаются, в основном... как бы это выразиться, чтобы вам, биологу, не показалось смешным... короче говоря, в странных организмах...
– Ага, – кивнул я. – Вы, конечно, имеете в виду людей?
– Не надо смеяться надо мной, – укоризненно сказал Коварж. – Я знаю, что для вас, биологов, человек нисколько не отличается от животного или цветка. Но с точки зрения обычного человека, так сказать, здравого смысла...
– Ну, уж нет, – решительно возразил я. – Можете говорить со мной о чём угодно, но в учёной беседе, даже если вы уж решили проводить её в этой дыре, избегайте ссылок на здравый смысл или как он там называется. Ещё древние греки установили, что с познанием окружающей действительности вообще и наукой в частности эта штука не имеет ничего общего.
– Ну, ладно, – вздохнул Коварж, – попробую иначе. Некоторые цветы...
– Растения, – поправил я.
– Да-да, конечно... Хорошо, некоторые растения... и животные... проявляют исключительные свойства, необычные в остальной природе. Строение, характеристики, особенности... короче говоря, всё, что угодно. Понимаете?
– Понимаю. Только что тут странного? Я сам могу перечислить вам таких видов сотни, если не тысячи.
– Слава богу, пан коллега, теперь вы догадываетесь, куда я клоню. Именно это я имею в виду. Так вот, слушайте. Представьте себе, что больше всего правовращающих молекул я обнаружил как раз в таких... странных... видах.