Арманс
Шрифт:
Госпожа де Бонниве сразу же предложила тем из своих слуг, на которых могла положиться, посещать благочестивые упражнения пасынка. Велико было ее удивление, когда эти люди сообщили ей, что шевалье раздает деньги всем, кто поверяет ему свои нужды.
Посвящение в орден Святого Духа все еще откладывалось, и г-жа де Бонниве объявила, что архитектор вызывает ее в Пуату, так как ему удалось наконец нанять нужное число рабочих. Она начала готовиться к отъезду, а вместе с ней и Арманс. Маркиза была не особенно рада, когда шевалье предложил сопровождать ее под предлогом того, что ему хочется вновь увидеть древний замок, колыбель его предков.
Отлично понимая, что его присутствие неприятно мачехе, шевалье видел в этом лишнее основание, чтобы все время быть при ней. Он рассчитывал произвести впечатление на Арманс блеском славы своих прадедов, так как заметил, что девушка дружна с виконтом де Маливером, и хотел отбить ее у Октава. Эти исподволь подготовленные планы обнаружились только тогда, когда он начал приводить их в исполнение.
Не менее популярный среди молодежи, чем среди людей зрелого возраста, шевалье де Бонниве перед отъездом из Андильи ловкими ходами сумел возбудить в Октаве ревность. Когда Арманс уехала, он даже стал подозревать, что этот молодой человек, всегда подчеркивавший свою преданность и безграничное уважение к Арманс, и есть тот таинственный супруг, которого прочил ей старинный друг ее матери.
Расставаясь, Арманс и ее кузен в равной степени терзались ревнивыми мыслями. Арманс думала о том, что оставляет Октава в обществе г-жи д'Омаль, но не считала возможным для себя переписываться с ним.
Во время этой томительной разлуки Октав мог написать г-же де Бонниве не более двух-трех писем; они были очень изящны и необычны по тону. Человек со стороны, прочитав их, подумал бы, что Октав безумно влюблен в г-жу де Бонниве, но не смеет ей в этом признаться.
В течение месяца, проведенного вдали от Октава, когда здравый смысл м-ль Зоиловой уже не затемнялся сознанием того, что ей посчастливилось жить под одной кровлей и трижды в день встречаться со своим другом, она много и горько размышляла. Она не могла скрыть от себя, что, хотя ее поведение и было безупречно, но глаза, когда она смотрела на Октава, целиком ее выдавали.
Немало слез пролила Арманс из-за болтовни горничных г-жи де Бонниве, случайно услышанной ею во время путешествия. Эти женщины, как все, кто окружает богатых людей, всюду видели одну только погоню за деньгами и лишь ею объясняли притворную, по их мнению, любовь Арманс. «Она хочет стать виконтессой де Маливер. Что же, чем плохая партия для бедной и незнатной дворяночки?»
Арманс была потрясена тем, что ее могли так оклеветать. Она решила: «Я навеки опозорена. Все догадались о моей любви к Октаву, и это еще не самый большой грех, в котором меня обвиняют: я живу под одной кровлей с ним, а брак между нами невозможен...» Эта мысль наперекор всем доводам рассудка отравляла существование Арманс.
Бывали минуты, когда ей казалось, что она даже разлюбила Октава. «Я бесприданница, — думала она, — мне нельзя выйти за него замуж, и потому нужно пореже с ним встречаться. Если он меня забудет — а это вполне возможно — я уйду в монастырь: лучшего, более надежного пристанища для остатка моих дней мне не найти. Я буду следить за успехами Октава, думать о нем. Сколько мы знаем случаев, когда женщины моего круга заканчивали свою жизнь так, как ее закончу я!»
Предчувствие не обмануло Арманс.
Страшное для молодой девушки сознание, что у обитателей дома — того дома, где жил Октав! — есть какая-то видимость права дурно судить о ней, погрузило ее в беспросветное уныние. Стоило ей отвлечься от мысли о своем малодушии (ибо Арманс считала, что вела себя в Андильи малодушно), как перед ней всплывал образ г-жи д'Омаль, обаяние которой она невольно преувеличивала. Постоянные разговоры шевалье де Бонниве привели к тому, что кара, которую налагает свет на тех, кто не подчиняется условностям, начала представляться ей куда более суровой, чем она бывает в действительности. К концу пребывания в старинном замке Бонниве Арманс плакала ночи напролет. Г-жа де Бонниве заметила ее печаль и не преминула выразить ей свое неудовольствие.
Арманс отнеслась совершенно равнодушно к немаловажному событию, которое произошло как раз в ту пору. Во время политических беспорядков в России [83] покончили с собой ее трое дядюшек, совсем еще молодые люди, офицеры русской армии. Их смерть держали в тайне, но все же через несколько месяцев письма, не попавшие в руки полиции, дошли до м-ль Зоиловой. Она унаследовала значительное состояние и, таким образом, стала недурной партией для Октава.
Это событие никак не улучшило расположение духа г-жи де Бонниве, которая уже не могла обойтись без Арманс. Бедной девушке пришлось выслушать очень жестокие слова о том, что всем гостиным она предпочитает гостиную г-жи де Маливер. Великосветские дамы не более злы, чем просто богатые женщины, но люди, которые постоянно общаются с ними, становятся особенно самолюбивыми и поэтому глубоко чувствуют обидные упреки.
83
Политические беспорядки в России— декабрьское восстание 1825 года.
Арманс уже считала, что ее несчастья достигли предела, но вот однажды утром шевалье де Бонниве сообщил ей тем безразличным тоном, каким говорят о вещах всем известных, что Октав снова болен, что рана на его руке открылась и грозит осложнениями. С тех пор, как Арманс уехала, Октав, который знал теперь, что такое настоящее счастье, стал скучать в обществе. На охоте он вел себя неосторожно, и это привело к печальным последствиям. Ему взбрело в голову стрелять левой рукой из маленького, очень легкого ружья; успех только подстегнул его.
Как-то, гоняясь за раненой куропаткой, он перемахнул через овраг и ударился рукой о дерево. У него возобновилась лихорадка. Во время болезни и потом, когда он медленно выздоравливал, искусственное, если так можно выразиться, счастье, которым он наслаждался в присутствии Арманс, стало казаться ему не более реальным, чем сон.
Мадмуазель Зоилова вернулась в Париж, и на следующий день влюбленные встретились в замке Андильи. Оба были грустны, и грусть эта была вызвана причиной самого опасного свойства: взаимным недоверием. Арманс не знала, какого тона ей держаться с кузеном, и в первый день они почти не разговаривали.
Пока г-жа де Бонниве в Пуату тешилась возведением готических башен и сознанием, что она возрождает двенадцатый век, г-жа д'Омаль предприняла решительные шаги, которые увенчались полным успехом: давняя честолюбивая мечта маркиза де Бонниве исполнилась. Г-жа д'Омаль стала героиней дня в Андильи. Чтобы укрепить дружбу со столь полезной приятельницей, г-жа де Бонниве уговорила ее на время своего отсутствия занять небольшие апартаменты в верхнем этаже замка, почти рядом с комнатой Октава. Графиня нередко заводила при всех речь о том, что она является до некоторой степени виновницей раны Октава и его теперешнего недомогания. Вспоминать о поединке, стоившем жизни маркизу де Креврошу, было в высшей степени бестактно, но г-жа д'Омаль не могла удержаться от этих намеков: светские обыкновения имеют не больше отношения к душевной тонкости, чем наука к духовной жизни человека. Только внешние впечатления задевали эту поверхностную и далеко не романтическую натуру. Не успела Арманс провести несколько часов в Андильи, как ее уже больно поразило то обстоятельство, что женщина, обычно столь легкомысленная, упорно возвращается к одной и той же теме.