Арманс
Шрифт:
Октав с великим трудом сдерживал ярость; командор побледнел, — он, кстати, вспомнил о приступах безумия у племянника и понял, что довел его до такого состояния, когда человек способен на убийство.
В эту минуту появилась Арманс, но Октаву нечего было ей сказать. Он даже не мог посмотреть на нее с любовью, таких усилий ему стоило держать себя в руках. Командор, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло, заговорил веселым тоном. Решив, что этот тон может оскорбить м-ль Зоилову, Октав схватил дядю за руку и крикнул:
— Сударь, прошу вас немедленно удалиться отсюда!
Видя, что командор нерешительно мнется на месте, Октав вытащил беднягу за руку в коридор, втолкнул его в отведенную ему комнату, запер на ключ и положил ключ себе в карман.
В бешенстве вернулся он к дамам.
— Если я не убью этого гнусного выродка, — воскликнул он, словно обращаясь к самому себе, — он будет распускать грязные сплетни о моей жене! Плохо же ему придется!
Испуганная этой вспышкой и понимая, как она должна огорчить г-жу де Маливер, Арманс сказала:
— А я вот люблю господина де Субирана, да, люблю его. Если вы будете и дальше сердиться на него, я подумаю, что вы просто раздосадованы слишком поспешным решением, о котором мы только что ему сообщили.
— Я знаю, что вы этого не подумаете, — прервал ее Октав. — Но, как всегда, вы правы. Если вникнуть в дело, то именно этой низменной душонке я обязан своим счастьем.
Постепенно гнев его прошел. Г-жу де Маливер перенесли в ее комнату. Продолжая делать вид, будто у нее был сердечный припадок, она послала в Париж за своим врачом.
Остаток ночи прошел чудесно. Г-жа де Маливер была так счастлива, что заразила весельем и сына, и его невесту. Ободренная шутками маркизы, Арманс, все еще взволнованная и плохо владевшая собой, осмелилась показать Октаву, как он ей дорог. Она была в восторге, обнаружив, что он ревнует ее к шевалье де Бонниве. Этой благословенной ревностью и объяснялась холодность его обращения с ней в предыдущие дни. Несмотря на запрет, слуги разбудили г-жу де Бонниве и г-жу д'Омаль, которые поздно ночью явились к г-же де Маливер. Все разошлись по своим комнатам лишь на рассвете.
ГЛАВА XXVIII
This is the state of man: to-day he puts forth
The tender leaves of hope, to-morrow blossoms,
And bears his blushing honours thick upon him.
The third day comes a frost, a killing frost,
And then he falls — as I do.
На другой день, приехав ранним утром в Париж, г-жа де Маливер принялась уговаривать мужа дать согласие на брак Октава и Арманс. Целый день он противился.
84
— Я уже давно ждал, — сказал он, — этого неприятного разговора. К чему притворяться, что я удивлен? У мадмуазель Зоиловой есть небольшое состояние, согласен: ее русские дядюшки умерли весьма кстати для нее. Но такое приданое не редкость, влиятельной же родни у нее нет, а моему сыну как раз это нужнее всего. Плохо и то, что они похожи друг на друга характерами. У Октава мало связей в свете, его замкнутость отпугивает от него людей. После смерти его кузена и моей он станет пэром — вот и все, а вы знаете, дорогая, что во Франции не человек красит место, а место — человека. Я принадлежу к старому поколению, как говорят эти наглецы. Скоро меня не станет, и тогда порвутся все нити, связывающие Октава с обществом. Сейчас он нужен нашей дорогой маркизе де Бонниве, но она не долго будет им заниматься. Октава следовало бы женить не столько на деньгах, сколько на хороших связях. Если хотите, он действительно обладает редкими качествами, но без посторонней помощи ему не добиться успеха. Эти так называемые выдающиеся люди всегда нуждаются в опоре, а мой сын, вместо того чтобы льстить тем, кто создает репутации, с каким-то злобным удовольствием бросает им вызов и нападает на них с открытым забралом. Таким путем карьеры не сделаешь. У его жены должна быть многочисленная и влиятельная родня; тогда он прослывет в обществе человеком, достойным занять важный пост в министерстве. А если никто не станет его хвалить, он так и будет до конца своей жизни считаться лишь оригиналом.
Госпожа де Маливер страшно возмутилась последними словами маркиза. Она поняла, что кто-то его настроил.
— Да, моя дорогая, — все больше горячась, продолжал маркиз, — я не поручусь, что при склонности Октава что-то из себя строитьи при страсти к принципам, как выражаются якобинцы, которые все у нас испортили, даже язык, так вот, я не ручаюсь, что в один прекрасный день он не перейдет в оппозицию. Единственный выдающийся человек, которым может похвалиться наша пресловутая оппозиция, это граф Мирабо, да и тот кончил тем, что продался. Малопочтенное завершение карьеры, и своему сыну я такого конца не желаю.
— Этого вы можете не бояться, — живо возразила ему г-жа де Маливер.
— Согласен, но боюсь, что будущему моего сына грозит опасность совсем другого рода: женившись на мадмуазель Зоиловой, он превратится в настоящего буржуа и замурует себя в четырех стенах своего замка где-нибудь в глухой провинции. При его угрюмом характере он и сейчас уже склонен к такому образу жизни. У нашей милейшей Арманс весьма странные взгляды: вместо того, чтобы бороться с теми чертами, которых я не одобряю в Октаве, она будет поощрять его буржуазные вкусы. Согласившись на этот брак, вы ввергнете наш род в ничтожество.
— Октав со временем вступит в палату пэров, он будет достойным представителем французской молодежи и своим красноречием сам завоюет себе положение.
— Вы забываете о прессе. Все эти молодые пэры претендуют на красноречие. О господи! В палате они будут такими же, как в светской гостиной: весьма учтивыми, вполне образованными — и только. Эти представители французской молодежи станут лютыми врагами Октава, который хоть умеет думать самостоятельно.
Поздно вечером г-жа де Маливер вернулась в Андильи с любезным письмом от маркиза, в котором тот просил Арманс стать женой его сына.
Хотя г-жа де Маливер и очень устала за этот день, она все же немедленно прошла к г-же де Бонниве, чтобы лично сообщить ей о предстоящем браке Октава и показать письмо г-на де Маливера к Арманс: она спешила принять эту меру предосторожности, ибо опасалась, что маркиз под чьим-либо нажимом изменит свое решение. Да и вообще разговор с г-жой де Бонниве был необходим, так как маркиза до некоторой степени являлась опекуншей девушки. Это обстоятельство лишало ее возможности возражать против женитьбы Октава на Арманс. Г-жа де Маливер была благодарна своей приятельнице за то, что та из дружеских чувств к Октаву отнеслась к предполагаемому браку не совсем одобрительно и ограничилась лишь похвалами характеру м-ль Зоиловой. Г-жа де Маливер не упустила случая рассказать о беседе, которая была у нее несколько месяцев назад с Арманс, и о благородном отказе сироты, не имевшей тогда никакого состояния.