Армия шутит. Антология военного юмора
Шрифт:
Как-то по ходу испытаний нам понадобилось создать термобарокамеру, которая имитировала бы условия полета на больших высотах. То есть, герметичный бак, охлаждаемый до сильных «минусов» и откачиваемый форвакуумным насосом. Но сложность заключалась в том, что для различных приборов в камере нужны были шесть окошек. А три оптических оси, проходящие через центры этих шести окошек, должны были пересекаться строго в одной точке. Набросали мы чертеж и отправились к специалистам смежного гражданского НИИ, где имелось мощное опытное производство. Конструкторы наши чертежи посмотрели с большим сомнением, головами покачали и отправили к технологам. А технологи руками развели и объяснили, что делать такую штуковину придется очень долго безумно
Мы удивились – зачем из цельного-то? Взять корпус, приварить к нему сверху рубашку для жидкого азота, приварить фланцы для окошек… Услышав такое, технологи вволю посмеялись над невеждами-военными. Популярно растолковали – при сварке всю нашу конструкцию так «поведет» непредсказуемым образом, что о требуемой оптической точности никакого разговора быть не может.
Но мы все-таки решили попытаться. С самым пробивным нашим техником, Володей Кругловым, взяли спиртяги и пошли к сварщику дяде Семе. Рабочий он был старый, опытный. Показали чертеж, растолковали, что к чему, спрашиваем: «Ну как, дядя Сема, сможешь такое сделать?» Отвечает: «А чего ж? Будут заготовки – сделаем». Отправились с Володей по свалкам нашей части. Там валялись детали списанных самолетов и движков, обрезки из мастерских. Отыскали кусок трубы большого диаметра – как раз корпус для камеры. Нашли куски листовой стали для торцов и рубашки охлаждения. А фланцы для окошек сами на токарном станке сделали. Собрали весь этот хлам в сарайчике дяди Семы, давай размечать. Где мелом, где отверткой процарапали – в общем, разметка получалась весьма приблизительной. Но он взялся он за работу. Резал, кромсал, варил. Наконец, закончил.
У сооружения, которому предстояло стать ювелирно точной установкой, видок получился потрясающий. Не для слабонервных. Нечто, напоминающее броневик Ильича, но только еще и после обстрела тяжелыми снарядами. Технологи оказались правы, и при сварных работах конструкцию повело и перекорежило – вся в окалине, в копоти, непонятной формы. Однако дядя Сема этим нимало не смутился. Дело-то при сварке обычное. Взял вульгарную пудовую кувалду и принялся выправлять образовавшееся изделие. Кувалдой. И уже, естественно, без всяких измерительных приборов и инструментов, на глазок. Шарахнет раз пять-семь с одной стороны. Потом поглядит на чертеж – как там в идеале наша камера должна выглядеть. Давай лупить по ней с другой стороны. Бил-бил, кое-как выправил и говорит: «Готово! Забирайте! Если что не так, еще приходите, подправлю». Что ж, взвалили мы свою махину на тележку и с невероятным грохотом поволокли ее в лабораторию…
И что бы вы думали? Когда взгромоздили ее на стол и с помощью лазеров проверили оптические оси наших окошек, все три идеально сошлись в одной точке! Вот это было действительно на уровне «подковывания блохи»! Работала камера, изготовленная подобным образом, хоть куда. Запланированные испытания с ее помощью мы провели успешно. А потом смежный гражданский НИИ у нас эту камеру для своих работ одалживал. Тот самый НИИ, где нам доказали полную невозможность ее изготовить.
Боевая единица
Когда говорят «войсковая часть», обычно подразумевается полк, отдельный батальон или другой контингент, соответствующий им по рангу. В начале 1980-х годов в Советском Союзе создавался новый вид боевой техники, и в составе войск ПВО было решено сформировать отдельную часть, которая будет оснащена этим вооружением. Создавать ее стали заранее, чтобы офицеры изучали и осваивали новинку уже в ходе испытаний. Командиром назначили подполковника Поварешкина, для начала ему дали две машины, восемь офицеров и двоих солдат-шоферов. В дальнейшем предполагалось развернуть это ядрышко до нормального состава. Части из 13 человек присвоили соответствующие номер, выдали печать. Хотя часть еще не имела ни своей территории, ни помещения, была
Однако тот самый образец техники, для которого их сформировали, как раз из-за своей новизны надолго застрял на этапе испытаний, доводок, доработок. Соответственно, и воинская часть зависла в составе 9 офицеров, 2 солдат и 2 автомашин. Но как только она получила номер, вышестоящие штабы принялись слать ей все бумаги, которые рассылались в настоящие воинские части. Со всех уровней, от министра обороны до начальника гарнизона, на нее хлынул поток приказов, директив, инструкций, наставлений, указаний. А в результате 9 офицерам пришлось с головой зарыться в этой макулатуре. Едва успевали получать спускаемые документы, отвечать на них требуемыми рапортами, донесениями, докладами, да еще и вести отчетность – в том же объеме, как полагалось полноценной воинской части. В общем, не позавидуешь.
Такая нелегкая служба продолжалась у них лет пять или шесть. А потом грянули «перестроечные» сокращения армии, и для вышестоящего руководства эта часть оказалась очень кстати. Ее расформировали без всяких трудностей, одним росчерком пера – и в вооруженных силах на целую войсковую часть стало меньше!
Парашютисты
В госпиталях самыми жизнерадостными и дружными пациентами были парашютисты. Для них госпиталь был – как дом родной. Помните, как в фильме «Джентльмены удачи»: «Украл – выпил – в тюрьму, украл – выпил – в тюрьму… Романтика!» Точно так же для парашютистов считался вполне нормальным цикл: «Попрыгал – поломался – в госпиталь, вышел – попрыгал – в госпиталь…» Конечно, поломаться любому неприятно. Но для них подобные происшествия были нередкими. В центральных госпиталях они прекрасно знали все ходы и выходы, всех врачей и медсестер, к кому из них и как подъехать.
Да и в палатах они бывали центром «общества». Стоило попасть в палату одному парашютисту, как к нему начиналось паломничество друзей. Парашютисты-профессионалы, к какому бы ведомству они ни принадлежали – ВВС, ВДВ, ПВО, морфлот, пограничники, хорошо знали друг друга по всяким соревнованиям, и спайка у них была железная. Каждый ведь знал, что завтра может и сам на той же койке очутиться. В гости приходили с угощениями, из сумок появлялись запретные в госпитале напитки. Ну а соседей звали – присоединяйтесь.
У парашютистов была выработана даже собственная методика, как выходить из послеоперационного состояния. Когда очередному поломанному предстояла операция, друзья приносили бутылку водки и передавали соседям по палате. В первый-то день прооперированному ничего не нужно, он спит еще в дурняке от наркоза. А вот на второй день ему хуже всего: и боль просыпается, и наркотическое «похмелье». Вот в этот момент полагалось поднести ему граммов 100–150. Больше не надо, он и с этого количества «поплывет», так что остальное допивали товарищи по палате. Но действие получалось чрезвычайно эффективным. Угнетенное состояние быстро проходит, лицо прямо на глазах из зеленоватого приобретает розовый цвет, дыхание становится ровным, и человек засыпает – уже нормальным, здоровым сном.
Когда я валялся в ЦНИАГе, туда поочередно поступали несколько парашютистов. Их коллеги с каждым проделывали подобную процедуру, а попутно внедрили это способ и для других больных, ждавших операции. Врачи даже поражались и обсуждали между собой – почему в нашей палате пациенты стали так быстро идти на поправку?
Военная хитрость
Лежали со мной в госпитале два пожилых офицера – Тимофеич и Федорыч. Федорыч – разбитной и шустрый, а Тимофеич очень уж любил о политике порассуждать. Всю палату замучил! Ему принадлежал и единственный телевизор, принесенный родными. Однако он включал только политические передачи, принимался долго и нудно пережевывать услышанную информацию.