Аромат волшебства. Книга первая
Шрифт:
Проснулись от воя и Людвиг с женой. Мари насторожилась, испуганно прижала руку к животу, но супруг мягко улыбнулся и, поправив её растрепавшиеся каштановые волосы, утешил полным любви поцелуем. Все тревоги женщины разом утихли.
Проснулись этажом ниже и мальчики. Эти двое, правда, недолго тряслись под одеялами. Любопытство пересилило, и они вскочили со своих мест. Затем подбежали к окну, широко раскрыли ставни и высунулись наружу разве что не по пояс. Увы, собака уже замолкла и по новой свою песнь не завела. Однако младший из братьев не растерялся, что развлечение закончилось. Он начал завывать сам.
– У-у-у!
– У-у-у! – стал вторить ему не шибко разумный старший.
Лицо Людвига Пламенного, имеющего неосторожность как раз выйти на широкий балкон-террасу, дабы насладиться воцарившейся тишиной и полюбоваться нежным рассветом, тут же резко перекосило. Сам не зная зачем, он бесшумно подошёл к краю балюстрады и глянул вниз. Так и есть. Две темноволосые головки торчат из окна и, словно соревнуясь, пытаются провыть собачью песнь всё громче и громче.
Пальцы мужчины невольно сжались на перилах ограждения так, что могли бы вот-вот мрамор раскрошить. Предстоящий день стал разом беспросветно испорчен для него. Но, понимая тщетность очередной попытки донести до детей правила приличия, Людвиг не стал вызывать мальчиков в свой кабинет. Он постарался выдохнуть напряжение и пошёл обратно в спальню, как можно громче топая. Ему виделось, что звук его шагов донесёт до пасынков мысль, что стоит опомниться и замолчать. Но нет. Те разыгрались так, что принялись ещё и мерзко хихикать. Наверное, вся улица этот смех слышала и откуда он доносится с лёгкостью сообразила.
«Какой позор!» – страдал маг, жалея, что некогда присмотрел дом в столь приличном квартале.
– Всё в порядке? – забеспокоилась Мари, заметив выражение лица мужа.
– Да. Всё в порядке, – бесстрастно ответил Людвиг, намеренно не закрывая за собой дверь, чтобы звонкий смех мальчишек и их завывания достигли ушей женщины. А затем намекнул. – Твои дети проснулись.
– Пойду пожелаю им доброго утра.
Супруга, всё разом поняв, принялась суетно накидывать на сорочку халат и поспешила в детскую. От её спешки Людвигу сразу стало несколько совестно. Ему казалось низостью перекладывать подобные тревоги и заботы на беременную женщину, но как поступить иначе он просто-напросто не знал. Видят боги, он старался стать для мальчиков настоящим хорошим отцом, но… как-то оно никак не получалось. Как только такое безобразие могло быть плоть от плоти детьми Мари?
Низкое происхождение супруги Людвига ни капли не волновало. Он давно уже пришёл к мысли, что большей женской мудрости, чувства такта и порядочности не смог бы найти ни в какой другой женщине. Мари была искренней, открытой, её чувства к нему не имели корысти, и это стирало для его восприятия все огрехи её манер. Да и, стоит сказать, за два с половиной года жизни в браке многое из крестьянского, что было в ней, исчезло напрочь. Конечно, обсуждать постановки пьес или вышедшие книжные новинки с Мари было пока ещё невозможно, но постепенно даже высшее общество, куда как более суровое нежели он, переставало относиться к ней чрезмерно строго. И нынешнее приглашение на бал-маскарад яркое тому подтверждение. Это важное событие. Малознакомый приезжий аристократ, а не самые близкие друзья, хотели видеть молодое семейство Верфайеров в полном составе. В пригласительной карточке наконец-то значился не он один, а и его супруга.
***
Приходя на службу, Людвиг Верфайер, виконт Даглицкий, не переставал удивляться тем коллегам, кто изо дня в день жаловался на обучаемую ими молодёжь. В моменты сетований умудрённые жизнью мужи переставали выглядеть для него умудрёнными.
Как можно было жаловаться на студиозов?
Каждый из воспитанников Академии целенаправленно поступил сюда в поисках знаний и вовсю стремился совершенствовать собственные магические умения. Это были люди, знающие куда и зачем пришли, и люди, с уважением относящиеся к более опытным мастерам. И, несомненно, в памяти Людвига были ещё свежи воспоминания о собственном обучении в стенах Академии, поэтому он верил, что могли студенты отвлекаться на личные беседы, могли они исподтишка подшучивать над какими-либо дряхлыми мэтрами или ставить своё мнение выше объяснений учителя… но лично он с таким на своих занятиях не сталкивался. Ни разу! В кругу коллег ему было нечем подобным поделиться, как он этому ни удивлялся. Ведь, собственно говоря, Людвиг стал вести пиромантию и стихийную магию будучи двадцатичетырёхлетним мужчиной, а на курсе выпускников сидели даже двадцатидвухлетние. Четыре года активных странствий, полных как позорных провалов, так и героических подвигов (вроде убийства дракона со второй попытки), не особо-то ставили его над студиозами. Маг ожидал пренебрежительного отношения к себе. И всё же на его лекциях и практикумах никто слова лишнего себе не позволял. Это было странно. Но странно было только ему. Если описать какое-либо занятие виконта Даглицкого с точки зрения студиозов, то всё моментально вставало на свои места.
Входя в лекторий, первым делом этот преподаватель обводил аудиторию взглядом, из-за которого все присутствующие сразу цепенели. Так мог смотреть на обвиняемого палач в момент занесения топора: безжалостно и в полной уверенности, что жертва виновна во всех смертных грехах без исключения. Внутри каждого из молодых людей мгновенно поселялась и росла червоточина страха. Они ощущали себя так же, как мог бы чувствовать себя святой жрец, вдруг уличённый в низком воровстве. И никто из них в жизни бы не догадался, что подобное происходит не из-за надменности или скверного характера, коими Людвиг никогда не обладал! Просто новоиспечённый профессор, сам того не осознавая, за последние два с половиной года настолько погрузился в глубокую боязнь перед младшими поколениями, что всё время ожидал какого-либо подвоха, какой-то неприятности или какой-нибудь скверной проделки. Причём интуиция, натренированная двумя малолетними домочадцами, во время занятий у него отчего-то обострялась. Не иначе как от количества слушателей.
Порой некий студент только начинал поворачивать голову к соседу, чтобы шепнуть ему на ухо какой-нибудь комментарий или попросить пояснить что-либо, а преподаватель уже на него пристально смотрит. Кто-то бесшумно перо или лист обронит, наклонится поднять, а холодные голубые глаза учителя тут же за ним зорко следят. Затечёт тело у другого, захочет он пошевелиться, так и тут от внимания лектора ничего не ушло. В целом, некоторым особо впечатлительным студиозам Людвиг Верфайер даже в кошмарах снился. А иные ещё и поговаривали, что то ли он прорицатель будущего хороший, то ли вообще телепат. Последнее, кстати, привело к тому, что часть студентов свои мысли в присутствии Людвига контролировать пыталась.
Однако, как бы ни дрожали поджилки у этих молодых людей, а тот человек средних лет, что нынче смотрел на лорда Верфайера, чувствовал себя совсем иначе. Он держался с достоинством, даже с вызовом и превосходством. И говорил немного свысока, зная, что имеет на это право сильного.
– Разве вы забыли? В прошлый раз мы оговаривали необходимость создания большего количества вампиров, – сурово напомнил этот черноволосый мужчина и деланно удивился. – Неужели вы думали, я затрагиваю такие темы просто так?
Людвиг Пламенный своего недовольного взгляда не опустил. Он продолжил внимательно смотреть в голубые холодные глаза собеседника, идеально подходящие его узкому хищному лицу, и жёстко ответил:
– Нет, я ничего не забыл, мистер Рейц. Вы долго рассуждали, как было бы хорошо наладить процесс создания вампиров, но я вам сразу сказал, что участвую в таком деле в первый и в последний раз. Одно дело проклятия, порчи, допросы духов, поднятие мёртвых и даже вызов низших владык потустороннего мира. Но для преображения в вампиров требуются живые люди. А я вам не убийца. И тем более не убийца детей!
На этих словах Людвиг Верфайер перевёл выразительный взгляд на двух мальчиков лет десяти, удерживаемых Семёном – помощником Эдварда Рейца. Судя по их худобе и обноскам, они были из отбросов общества. Наверняка их заманили сюда обещанием горячей похлёбки за какой-нибудь труд. Вряд ли они думали, что конечной точкой пути станет конспиративный дом, в подвале которого располагается комната для запрещённых инквизицией ритуалов.
При этом, глядя на нищих ребятишек, в голове мужчины сама собой возникла другая едкая и неприглядная мысль – а также решительно бы он отказался, будь на месте этих двоих его пасынки? Однако ответить на этот вопрос Людвиг Пламенный себе не дал. У него сердце ёкнуло от ужаса, что разум вот-вот честно что-либо недостойное ответит! Он так перепугался (вдруг потом невозможно будет в глаза Мари смотреть?), что напрочь стёр из своей головы само воспоминание о нечаянном вопросе и резко перевёл своё внимание на другое – вот точно так же мальчики Мари выглядели бы сейчас, не прими он их. Такие же грязные, голодные, вшивые и неприкаянные бродили бы они от дома к дому в поисках милостыни. Ведь когда он их встретил, у них в хозяйстве всего одна коза осталась. Пахотное поле за неуплату отобрали, не дав собрать урожай, а тёплые летние дни уже готовились уступать свои права промозглой осени. Кончились бы грибы сушёные, и сгинули бы со свету… а они всё кровь из него пьют! Как настоящие вампиры прямо-таки. Всю попортили два негодяя! Как вообще можно было умилиться двум таким чудовищам?!