Арсен Люпен против Херлока Шолмса
Шрифт:
— Откуда у тебя этот номер?
— Выпал у нее из кошелька.
— Когда?
— В воскресенье, после службы, когда она собиралась подать милостыню.
— Отлично! А теперь я скажу, как сделать, чтобы тебя больше не бранили. Не говори мадемуазель, что виделась со мной.
Шолмс отправился к господину д'Имблевалю и принялся дотошно расспрашивать его о мадемуазель.
Тот даже вскинулся от возмущения.
— Алиса Демен? Вы что, думаете… Этого не может быть!
— Сколько времени она
— Только год, но я не знаю человека спокойнее. Никому не стал бы доверять так, как ей.
— Как получилось, что я до сих пор ее не видел?
— Ее не было два дня.
— А теперь?
— Она, как только приехала, пожелала быть сиделкой у вашего больного. У нее есть для этого все качества: мягкая, предупредительная. Господин Вильсон от нее в восторге.
— Ага! — протянул Шолмс, и не думавший до сих пор справляться о здоровье товарища.
И, поразмыслив, спросил:
— В воскресенье утром она куда-нибудь ходила?
— Да.
— Ведь это было на следующий день после кражи.
Барон позвал жену и задал ей тот же вопрос. Та ответила:
— Мадемуазель, как обычно, ходила с детьми к одиннадцатичасовой службе.
— А раньше?
— Раньше? Нет… Или, может быть… Ах, я так была взволнована из-за этой кражи… Теперь припоминаю, что накануне она просила разрешения отлучиться утром в воскресенье, чтобы увидеться с кузиной. Та, кажется, проездом была в Париже. Но, я думаю, вы не станете ее подозревать?
— Конечно, нет… Однако хотел бы с ней увидеться.
Он поднялся в комнату Вильсона. Над постелью больного, подавая ему напиться, склонилась женщина, одетая, как все сиделки, в длинное серое полотняное платье. Когда она выпрямилась, Шолмс узнал девушку, заговорившую с ним на Северном вокзале.
Объяснения не последовало. Алиса Демен, нисколько не смутившись, кротко улыбнулась, глядя на него своими очаровательными, серьезными глазами. Англичанин хотел было заговорить, но произнес нечто нечленораздельное и умолк. Тогда она снова стала заниматься своими делами, спокойно расхаживая под удивленным взглядом Шолмса, переставляла на тумбочке флаконы, размотала и смотала бинты и снова поглядела на него со своей светлой улыбкой.
Англичанин повернулся на каблуках, вышел и, заметив во дворе автомобиль господина д'Имблеваля, сел в него и приказал отвезти себя в Леваллуа, к стоянке фиакров, адрес которой стоял на бланке, подобранном Анриеттой. Кучер Дюпре, работавший в воскресенье утром на фиакре № 8279, еще не вернулся, и, отослав автомобиль, он остался ждать до конца смены.
Кучер поведал, что и в самом деле «взял» какую-то даму неподалеку от парка Монсо, молодую девушку в черном, в густой вуали. Она казалась очень взволнованной.
— А был у нее в руках какой-нибудь пакет?
— Да, длинный
— Куда вы ее повезли?
— На авеню Терн, что на углу площади Сен-Фердинан. Там она отошла минут на десять, а потом снова поехали к парку Монсо.
— Вы смогли бы узнать дом на авеню Терн?
— А как же! Отвезти вас туда?
— Чуть погодя. Сначала отвезите меня на Кэдэз-Орфевр, к дому 36.
В полицейской префектуре ему повезло: он сразу встретился с главным инспектором Ганимаром.
— Господин Ганимар, вы сейчас свободны?
— Если опять речь пойдет о Люпене, то нет.
— Речь идет о Люпене.
— В таком случае, не сдвинусь с места.
— Как? Вы отказываетесь…
— Я отказываюсь от невозможного! Устал от неравной борьбы, в которой мы можем быть уверены, что проиграем. Я трус, поступаю неразумно, думайте, как хотите… наплевать! Люпен сильнее нас. Следовательно, нужно смириться с этим.
— Я никогда не смирюсь.
— Он сам вас заставит, как и многих других.
— Пусть так, но ведь это зрелище может доставить вам столько удовольствия!
— Что верно, то верно, — хитро улыбнулся Ганимар. — Ладно, раз уж вы так хотите получить на орехи, едем.
Оба сели в фиакр. Велели кучеру остановиться с противоположной стороны авеню, не доезжая нужного дома, и устроились на террасе маленького кафе, укрывшись за бересклетом и лавровым деревом. День клонился к вечеру.
— Гарсон, — позвал Шолмс, — принесите перо и бумагу.
Написав что-то, он снова подозвал официанта.
— Отнесите это письмо консьержу в доме напротив. Вон он стоит в кепке, курит возле парадного.
Консьерж немедленно явился, и после того, как Ганимар предъявил ему свое удостоверение главного инспектора, Шолмс поинтересовался, не приходила ли в тот дом в воскресенье утром дама в черном.
— В черном! Да, приходила, около девяти, она поднялась на второй этаж.
— А часто она приходит?
— Нет, всего лишь несколько раз… но вот в последние две недели бывала чуть ли не каждый день.
— А с того воскресенья?
— Только один раз… не считая сегодняшнего дня.
— Ах, значит, она и сегодня приходила?
— Она и сейчас еще там.
— Еще там?!
— Да уж минут десять, как вошла. Экипаж, как обычно, ожидает на площади Сен-Фердинан. А с ней я столкнулся у подъезда.
— Кто живет на втором этаже?
— Там двое жильцов — мадемуазель Ланже, модистка, и еще один господин. Он в прошлом месяце снял две меблированные комнаты, назвавшись Брессоном.
— Почему вы говорите «назвавшись Брессоном»?
— Я просто подумал, что это не его настоящее имя. Жена там убирается и видела, что у него не найдется и двух рубашек с одинаковыми инициалами.