Арсен Люпен против Херлока Шолмса
Шрифт:
Вильсон покачал головой:
— Вы только подумайте, Херлок, мы-то считали, что удастся сохранить инкогнито! Не удивлюсь, если на улице Мюрильо нас будут встречать гвардейцы или устроят прием с тостами и шампанским.
— Когда вы стараетесь казаться остроумным, то стоите целых двух помощников, — процедил сквозь зубы Шолмс.
Он приблизился к одному из газетчиков с явным намерением схватить того своими железными руками и вместе с плакатом стереть в порошок. Но возле них уже начала собираться толпа. Люди шутили и смеялись.
Подавив дикий приступ бешенства,
— Когда вас наняли?
— Сегодня утром.
— А когда вы вышли на улицы?
— Час назад.
— Значит, афиши были уже готовы?
— Да, конечно… Когда мы утром пришли в агентство, они уже там были.
Выходит, Арсен Люпен предвидел, что он, Шолмс, примет бой. Более того, его письмо свидетельствовало о том, что Люпен сам хотел этого боя, в его планы входило еще раз помериться силой с противником. Зачем? Какая причина побуждала его вновь начать борьбу?
Херлок на секунду заколебался. Видимо, Люпен был полностью уверен в победе, раз вел себя так нагло. Не попали ли они в ловушку, явившись по первому зову?
— Пошли, Вильсон. Кучер, улица Мюрильо, 18! — вновь испытав прилив энергии, крикнул он.
И до боли сжав кулаки, так что даже выступили вены, напружившись, как боксер перед схваткой, он прыгнул в экипаж.
Вдоль улицы Мюрильо возвышались шикарные частные особняки, тыльной стороной обращенные к парку Монсо. На одном из красивейших зданий стоял номер 18. Его занимал барон д'Имблеваль с женой и детьми, обставивший особняк с пышностью, присущей его артистической натуре миллионера. Перед домом расстилался парадный двор, справа и слева располагались хозяйственные постройки, а позади, в саду, деревья сплетали свои ветви с ветвями деревьев из парка Монсо.
Позвонив, англичане пересекли двор и были встречены лакеем, проводившим их в маленькую гостиную.
Они уселись, окинув быстрым взглядом множество дорогих безделушек, заполнявших этот будуар.
— Красивые вещицы, — прошептал Вильсон, — со вкусом и большой фантазией. Можно заключить, что те, кто дал себе труд раздобыть их, люди уже в возрасте… что-то около пятидесяти лет…
Но не успел он закончить, как дверь отворилась и вошли барон д'Имблеваль с супругой.
Наперекор умозаключениям Вильсона, оба оказались элегантными молодыми людьми, чрезвычайно живыми в движениях и словах. Они буквально рассыпались в благодарностях:
— Как это любезно с вашей стороны! Пришлось вам побеспокоиться! Мы почти рады, что с нами случилась эта неприятность, ведь благодаря ей с удовольствием…
— Ну что за очаровательные люди, эти французы, — про себя глубокомысленно заметил Вильсон.
— Однако время — деньги, — воскликнул барон, — особенно ваше время, господин Шолмс. Перейдем к делу! Что вы думаете обо всей этой истории? Надеетесь ли в ней разобраться?
— Чтобы в ней разобраться, надо сначала узнать, о чем идет речь.
— А вы не знаете?
— Нет, и попросил бы вас подробно, ничего не упуская, изложить все факты. Так что же произошло?
— Нас обокрали.
— Когда это было?
— В прошлую субботу, — ответил барон, —
— Значит, шесть дней назад. Теперь слушаю вас.
— Прежде всего, месье, я хочу сказать, что, следуя образу жизни, которого требует занимаемое нами положение, мы с женой все же редко куда-нибудь выходим. Воспитание детей, несколько приемов, украшение нашего дома — вот и все наши дела, и почти всегда по вечерам мы сидим в этой комнате, в будуаре моей жены, где находятся несколько собранных нами произведений искусства. Итак, в прошлую субботу, около одиннадцати вечера я погасил свет и мы с женой, как обычно, удалились в спальню.
— Где она находится?
— Рядом, вот за этой дверью. На следующий день, то есть в воскресенье, я встал пораньше. Сюзанна (моя жена) еще спала, и я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить ее, прошел в этот будуар. И каково же было мое удивление, когда я увидел, что окно распахнуто настежь, тогда как накануне вечером мы перед уходом его закрыли.
— Может, кто-то из слуг…
— Утром никто не заходит сюда до тех пор, пока мы не позвоним. К тому же я всегда из предосторожности запираю вот эту вторую дверь, выходящую в прихожую, на крючок. Значит, окно открыли именно снаружи. Есть и еще одно доказательство: кто-то распилил второй переплет справа от шпингалета.
— Куда выходит это окно?
— Оно выходит, как вы сами можете убедиться, на маленькую галерею с каменной оградой. Отсюда, со второго этажа виден сад за домом и решетка, отделяющая его от парка Монсо. Совершенно ясно, что вор пришел из парка Монсо, по лестнице перелез через ограду и забрался на галерею.
— Совершенно ясно, говорите вы?
— С той и с другой стороны решетки обнаружили на влажной земле газона две ямки, оставленные ножками лестницы. Такие же углубления есть и внизу, у дома. И наконец, на каменной ограде виднеются две царапины, по-видимому, в тех местах, где лестницу приставляли к галерее.
— Значит, парк Монсо на ночь не закрывается?
— Конечно, нет, да и к тому же рядом, под номером 14, строится особняк. Оттуда тоже совсем нетрудно к нам попасть.
Херлок Шолмс ненадолго задумался и произнес:
— Вернемся к самой краже. Ее совершили в той комнате, где мы сейчас находимся, не так ли?
— Да. Между вот этой Девой XII века и дарохранительницей из чеканного серебра стояла маленькая еврейская лампа. Она и пропала.
— И это все?
— Все.
— Ага! А что вы называете еврейской лампой?
— Это такие медные лампы, ими пользовались в старину. На ножке держится сосуд, куда наливали масло. А от него отходят два или несколько рожков с фитилями.
— В общем-то, вещь, не представляющая особой ценности.
— Особой ценности в ней нет. Но наша лампа служила тайником, куда мы обычно прятали великолепное старинное украшение, золотую химеру с рубинами и изумрудами. Именно эта вещь и представляла особую ценность.
— А почему у вас была такая привычка?
— Да сам не знаю, месье. Просто нам казалось забавным использовать такой тайник.