Арсен Люпен против Херлока Шолмса

Леблан Морис

— Арсен Люпен, — в смятении повторил Вильсон.

Шолмс принялся колотить по столу кулаком.

— Он уже начинает мне надоедать, этот звереныш! Потешается надо мной, как над каким-нибудь мальчишкой! Публично заявить о своей несостоятельности! Не я ли заставил его отдать голубой бриллиант?

— Он просто боится, — предположил Вильсон.

— Вы говорите глупости! Арсен Люпен никогда ничего не боится, и доказательство тому — эта провокация.

— Как же он узнал о письме к нам от барона д'Имблеваля?

— Откуда мне знать? Вы задаете дурацкие вопросы, мой дорогой!

— Я думал… предполагал…

— Что? Что я колдун?

— Нет, но я видел своими глазами, как вы творили такие чудеса…

— Никто не может творить чудеса… ни я, ни кто-либо другой. Я размышляю, делаю выводы, заключаю, но никак не могу догадываться. Только дураки догадываются.

Вильсон согласился со скромной ролью побитой собаки и постарался, чтобы не быть дураком, не догадаться, почему Шолмс вдруг раздраженно забегал по комнате. Но когда тот, позвонив, приказал слуге принести его чемодан, Вильсон посчитал себя вправе поразмышлять, сделать выводы и заключить, что хозяин собирался отправиться в путешествие.

Вследствие той же самой работы мысли он и позволил себе утверждать, не опасаясь впасть в ошибку:

— Херлок, вы едете в Париж.

— Возможно.

— Вы едете туда, скорее, чтобы принять вызов Люпена, нежели оказать любезность барону д'Имблевалю.

— Возможно.

— Херлок, я еду с вами.

— Ах, старый друг, — воскликнул Шолмс, прекратив свои хождения, — а вы не боитесь, что левая рука разделит участь правой?

— Что может со мной случиться? Ведь вы будете рядом.

— В добрый час, мой храбрец! Покажем этому господину, что он очень ошибается, полагая, что можно безнаказанно с такой наглостью бросить мне перчатку. Живее, Вильсон, встречаемся у первого же поезда.

— А вы не будете дожидаться газет, которые посылает вам барон?

— Зачем?

— Тогда, может быть, послать ему телеграмму?

— Не нужно. Арсен Люпен узнает о моем приезде. А я этого не хочу. На этот раз, Вильсон, мы будем осмотрительнее.

После полудня друзья сели в Дувре на пароход. Поездка оказалась весьма приятной. В экспрессе Кале — Париж Шолмс позволил себе часа три крепко поспать, а Вильсон тем временем, на страже у дверей купе, задумался, рассеянно глядя перед собой.

Шолмс проснулся в хорошем настроении. В восторге от перспективы нового поединка с Арсеном Люпеном, он довольно потирал руки, будто готовился отведать все новых и новых радостей.

— Наконец-то, — воскликнул Вильсон, — представляется случай поразмяться!

И тоже стал потирать руки с точно таким же довольным видом.

На вокзале Шолмс взял пледы и в сопровождении Вильсона, тащившего чемоданы (каждому — своя ноша), предъявил билеты и радостно сошел с поезда.

— Чудесная погода, Вильсон! Какое солнце! Париж празднует наш приезд.

— Ну и толпа!

— Тем лучше, Вильсон! Так нас не смогут заметить. Никто не узнает меня среди такого множества людей.

— Если не ошибаюсь, господин Шолмс?

Возле них стояла женщина, даже, скорее, девушка, чей простой костюм подчеркивал изящную фигуру. Лицо ее выражало тревогу и страдание.

— Ведь вы господин Шолмс? — повторила она свой вопрос.

И поскольку он не отвечал, скорее растерявшись, нежели в силу обычной осторожности, она спросила в третий раз:

— Я имею честь говорить с господином Шолмсом?

— Что вам от меня надо? — рассердился он, опасаясь этой сомнительной встречи.

Она преградила ему путь.

— Послушайте, месье, это очень важно, я знаю, вы собираетесь ехать на улицу Мюрильо.

— Что вы говорите?

— Я знаю… знаю… на улицу Мюрильо… дом 18. Так вот, не надо… нет, вы не должны туда ехать… Уверяю вас, потом будете очень сожалеть. И если я вам это говорю, не думайте, что мне от этого какая-то выгода. Просто так будет разумнее, по совести.

Он попытался отстранить ее, но она не поддавалась.

— О, прошу вас, не упорствуйте! Если б я только могла вас убедить! Посмотрите на меня, взгляните прямо мне в глаза… я не обманываю… не лгу.

Она подняла на него серьезный взгляд ясных красивых глаз, в котором, казалось, отражалась сама душа. Вильсон покачал головой:

— Похоже, мадемуазель говорит искренне.

— Да, да, — взмолилась она, — поверьте мне…

— Я верю, мадемуазель, — ответил Вильсон.

— Ах, как я счастлива! И ваш друг тоже, не правда ли? Я чувствую… Я уверена в этом! Какое счастье! Все уладится. Ну просто замечательная мысль — мне приехать сюда! Послушайте, месье, через двадцать минут отходит поезд на Кале. Вы еще успеете. Скорее, пойдемте со мной, перрон с этой стороны, будем там как раз вовремя.

Она попыталась взять его за руку, чтобы увести за собой. Но Шолмс, не отпуская ее руки, как только мог мягко произнес:

— Извините, мадемуазель, но я никогда не бросаю начатого дела.

— Умоляю… умоляю… О, если б вы могли понять!

Но он, обойдя ее, был уже далеко.

Вильсон попытался утешить девушку:

— Не теряйте надежды. Он-то доведет дело до конца. Еще не было случая, чтобы мы потерпели неудачу.

И бросился бегом вдогонку.

ХЕРЛОК ШОЛМС ПРОТИВ АРСЕНА ЛЮПЕНА!

На эти слова, написанные огромными черными буквами, они натолкнулись с первых же шагов. Друзья подошли поближе и увидели целую вереницу людей, вышагивавших друг за другом. Каждый держал в руке по толстой железной палке, которыми они равномерно стучали по асфальту, а на спинах у них красовались огромные афиши с надписями:

«Матч между Херлоком Шолмсом и Арсеном Люпеном. Приезд английского чемпиона. Знаменитый сыщик тщится разгадать тайну истории на улице Мюрильо. Подробности читайте в „Эко де франс“.