Артековский закал
Шрифт:
— А в чём дело? — смерила она нас с ног до головы. — Ну, заходите. Вытирайте ноги!
В коридоре белела ковровая дорожка, слева и справа лился свет из открытых дверей комнат. Прямо по коридору в комнате виднелся книжный шкаф, ровными рядами стояли в нём дорогие книги в крепких переплётах. Из соседней комнаты в разукрашенном халате выплыла полная женщина и с удивлением уставилась на нас.
— Что за делегация? Детдомовцы? — проскрипел её голос.
Мы обстоятельно разъяснили цель прихода.
— Ах, Бог ты мой, ну где его набрать для этих госпиталей? Мы сами с магазина живём! — она отвела
Из кухни распространялся аромат выпеченного теста, щекотал в носу.
— Пошли! — не вытерпел Миша, метнув ненавидящий взгляд на хозяйку.
Вышли на крыльцо. В дверях щёлкнул замок.
— Вот буржуи проклятые! — не стеснялись мы в выражениях.
— Просто не верится, что у нас есть такие люди!
— Видимо, ей особняк от купца в наследство достался.
— И скупость тоже.
— Пошли дальше, ведь скоро вечер! — и мы зашагали по рабочему посёлку.
Короткий зимний вечер закончился для нас успешно. Домой мы принесли полные рюкзаки, еле на четвёртый этаж втащили. Дорохин сидел, как скупщик-букинист, среди куч книг и пирамид посуды.
— Как на товарной базе! — улыбался Пампу.
— А что ты думаешь, — парировал Дорохин, — попадается хорошая литература, есть редкостные издания. Есть почти все российские и европейские классики, почти полное издание Горького, Шолохова, — есть что почитать и из чего составить библиотечку для госпиталя. Завтра закончим обход, потом отсортируем литературу и передадим госпиталю.
— А что похуже — оставим для лагеря, — в тон ему подсказал Толя. — Ребятам ведь заняться буквально нечем, особенно малышам.
— Да, подумаем и об этом! — согласился Дорохин. — Конечно, посуду нужно передать полностью, мы как-нибудь обойдёмся и своей.
Через несколько дней два госпиталя, размещённые в нашем районе, получили библиотечки около тысячи книг каждая и набор всевозможной посуды. За эту операцию комсомольцы Артека получили благодарность обкома комсомола. Об этом Дорохин объявил на линейке:
— Товарищи комсомольцы! Наша комсомольская организация провела большую работу по сбору литературы и посуды для госпиталей. Разрешите объявить всем участникам этого рейда благодарность обкома комсомола и начальника сануправления Приволжского военного округа!
Пионеры дружно приветствовали своих товарищей, с детской завистью посматривая на счастливцев.
ЮНЫЕ ШЕФЫ
В нашем обществе деловитость становится достоинством, которое должно быть у всех граждан, оно делается критерием правильного наследия вообще.
На следующей линейке Дорохин сообщил:
— К нам обратились с новой просьбой: взять шефство над госпиталями по культурному обслуживанию раненых бойцов. Сумеем ли мы оказать такую помощь?
— Сумеем!!! — дружно ответил строй.
— Первый поход в госпиталь нам нужно приурочить ко Дню Красной Армии!.. Времени остаётся совсем мало, поэтому совет лагеря и комсомольский комитет должны возглавить подготовку и наладить шефскую работу!
Началась
Как-то Гурий Григорьевич спросил у ребят:
— Кто из вас умеет играть на музыкальных инструментах?
Подняли руки Боря Макалец и я.
— Мало. А кто знает ноты?
Снова поднялись две руки.
— Знаете, зачем я спрашиваю? Нам разрешили приобрести баян. Правда, денег выделили немного, поэтому придётся искать на базаре подешевле.
На базар с Дорохиным пошли гурьбой, каждому хотелось присутствовать в эту историческую минуту — видеть сам процесс приобретения музыкального инструмента для лагеря. Выбор был небольшой, торговаться пришлось недолго. Какой-то дедушка убедил нас, что у него наилучший баян, и ничего, мол, искать где-то другого. Купили. В лагере решили: учиться играть будут двое, иначе инструмент долго не просуществует.
В музыкальной жизни лагеря (и в моей личной, в частности) началась новая музыкальная страница: появились возможности иметь собственных баянистов, а значит — улучшить подготовку художественной самодеятельности.
В свободные минуты мы с Борей осваивали таинственный инструмент. Сначала жильцы нашей комнаты терпели жуткие звуки, а потом стали цыкать на музыкантов:
— Да перестаньте вы пиликать одно и то же! Головы болят! А ребята попрактичнее — сами выходили из комнаты.
Через несколько дней нетерпеливые девушки уже требовали от баянистов музыку для танцев.
— Вы что, думает, что это так просто? — сердились мы на их наивность. — Это же вам не балалайка — сюда-туда и готовы «полька» или «гопак». Это же — баян! — разжёвывали мы им музыкальные истины. Юра Мельников был заодно с девушками:
— Чего вы пристаёте? Баянисты уже играют «Во са», а «ду ли» — ещё не выучили. Через пару недель будет вам и «ду ли в огороде».
— Подумаешь, тоже мне — Паганини! — издевались девушки.
— Убирайтесь вон! Брысь отсюда! — выталкивал их задетый за живое Боря.
Конечно, это была не балалайка, на которой я играл довольно сносно в нашем школьном оркестре. Играл я и на мандолине, на гитаре. А баян был незнакомый инструмент, довольно сложный, раньше играть на нём не приходилось. Боря до этого играл на духовых инструментах, бегло читал ноты, но баян для него был тоже незнакомым. Всё же наши дела потихоньку двигались, мы самостоятельно освоились с инструментом, стали подбирать больше на слух простую музыку.
Выступать в госпитале пришлось без аккомпанемента, но это не отразилось на качестве нашего выступления. С большим волнением мы переступили порог госпиталя, который размещался в помещении той красивой школы, где мы ночевали по пути в Нижне-Чирскую летом. Раненые, кто только мог самостоятельно двигаться, ожидали артистов в просторном вестибюле. Кто сидел на стуле, кто — просто на полу, некоторые стояли, опираясь на костыли. У одних были на подвязках в шинах руки, у других — забинтованы головы, шеи, грудь. Лишь только ребята вошли, их встретили бурными аплодисментами, видимо, раненые бойцы соскучились по духовной пище.