Артист
Шрифт:
Выкрашенная коричневой краской дверь с железной ручкой была заперта. Травин постучал, подождал несколько секунд и постучал ещё раз. Со стороны улицы раздался скрип, задребезжало стекло, кто-то открыл окно.
— Подождите минуту, пожалуйста, — раздался голос Федотова, — я мигом.
Ждать пришлось чуть меньше, в скважину вставили ключ, повернули, и на пороге возник телеграфист в коляске.
— Привет, — сказал он, — прости, что заставил ждать, понимаешь, заперли меня как в каземате. Проходи скорее.
Сергей зашёл в небольшую прихожую с вешалкой, которая
— Сюда, — телеграфист показал на вторую комнату, — ты, брат, поспеши, а то я завтракал рано, кишка с кишкой разговаривать уже начала, но тебя дождался. Садись, не стесняйся, у нас сегодня всё по-простому.
Вторая комната была больше первой раза в два, там стояла односпальная кровать, шкаф с зеркалом и круглый стол с четырьмя стульями. На столе стояла супница и три тарелки, запотевший графин с прозрачной жидкостью, и доступные дары южной России — помидоры, абрикосы, колбаса и мягкий сыр. Травин добавил к натюрморту бутылку вина, а остальные продукты отнёс на кухню, хоть Федотов и протестовал.
— А то у нас есть нечего, — говорил он, — ты, брат, конечно молодец, но это лишнее.
— Ничего не лишнее, — раздался женский голос, и через порог переступила молодая женщина.
Она была в точности такая, как её описала Кольцова — выше среднего роста, с тонкой талией, наивными чертами лица и большими карими глазами. Каштановые волосы женщина скрыла под косынкой.
— Витя, что ты дверь оставил открытой? Помнишь, что дворник сказал, уже два примуса украли. Здравствуйте, товарищ.
Женщина протянула руку, пальцы у подруги Федотова были тонкие и прохладные.
— Сергей Олегович, — представился Травин, — но лучше просто Сергей.
— Мария Ильинична, — женщина чуть присела, изображая книксен, — и вы тоже зовите меня по-простому, как все друзья зовут, Мура или Мурочка. Витя, ты принял лекарство?
Федотов кивнул.
— Хорошо, умничка. Рада знакомству, приятного аппетита, — Мария отступила на шаг к своей комнате.
— А как же вы? — спросил Сергей.
— Да, — Федотов чуть из коляски не выпрыгнул, — Машенька, ну пожалуйста, отобедай с нами. Товарищ не то что не возражает, а требует. Серж, ты ведь требуешь?
— Да, — Травин слегка озадаченно кивнул. — Смотрите, рядом с нами будет стоять пустая тарелка, да у нас кусок в рот не полезет.
— Ну хорошо, так и быть, — Мурочка царственно кивнула, потом прыснула, — я быстро, присоединюсь к вам через десять минут, мне надо себя в порядок привести.
Когда дверь в её комнату закрылась, Федотов дёрнул Травина за рукав, сам подкатил к столу, переполз на стул.
— Садись, хряпнем по маленькой, закусим.
Он разлил жидкость из графина в две рюмки.
— Не могу, — Сергей постучал по голове кулаком, — от одной капли раскалываться начинает, доктора говорят — из-за контузии. Даже пиво не идёт, как проклятие какое-то.
— Тогда вот морсу налей, а я, брат, выпью. Ты не поверишь, какое мне счастье подвалило с Машенькой,
— В чём? — не понял Травин.
— Что люблю её.
— Погоди, я думал, вы вместе живёте.
— Куда там, — телеграфист огорчённо махнул рукой, — комнату ей сдаю, а она вон возится со мной, вроде как заместо платы. Разве такая посмотрит в мою сторону? Серж, ты же её видел — богиня, других слов нет. Только чувствую, вот здесь, сердцем, и я ей чуточку неравнодушен. Смотри, и обед она приготовила, и по утрам меня на работу отвозит, и на процедуры иногда, и даже на аэродром по понедельникам, я ведь снова летать начал, на местной базе Осоавиахима. Никакими деньгами такое не измерить.
Травину только и оставалось, что молчать и слушать. Кольцова заявила, что между ними двумя явно есть романтическая связь, да и соседка ей сказала, мол, женятся скоро. Но Федотову пересказывать это не стал, тот все десять минут, что его квартирантка причёсывалась и припудривалась, разливался соловьём о своих чувствах, и замолчал, только когда Мария-Мурочка появилась в комнате. Она распушила волосы и надела короткое приталенное платье, когда женщина села на стул, платье натянулось на небольшой груди и сдвинулось вверх, обнажая часть бедра. Чулок женщина не носила, ноги её были загорелыми и стройными.
Несмотря на опасения Сергея насчёт обеда с влюблённой парочкой, всё прошло неплохо. Суп с потрошками был великолепен, жареная курица с рисом почти вся досталась Травину, Федотов и Мурочка отломили по крылышку и на этом ограничились, Федотов пил водку, Мария — принесённое Сергеем вино, а сам Травин — шелковичный морс. Разговор получился непринуждённый, без подколов и неуместных шуток. Телеграфист ударился в воспоминания о военных годах, но не лепил из себя героя, а всего лишь рассказывал эпизоды, связанные с ним и Сергеем. Если бы не головная боль, эхом отдающая на воспоминания, Травин бы отлично отдохнул.
— Видела бы ты, Машенька, как он на Ньюпоре летал, — говорил Федотов, — Серж тогда совсем юношей был, шестнадцать, кажется, лет, а уже богатырь почти как сейчас, в обычный биплан не помещался, так он для полковника Татищева приспособил кабину, тот тоже был мужчина выдающийся, шесть пудов весом, хорошо если Муромец подымет. А Серж двигатели переделал, перегородку убрал, крыло поднял, и забрался полковник как миленький. Ну а наш пострел в свободное время на том же эроплане поднимался, такие штуки выделывал, куда там взрослым товарищам.
— Так вы тоже лётчик, Сергей? — спрашивала Мурочка, аккуратно, белоснежными зубками снимая мясо с куриного крыла.
— Он у нас техником был, я тебе скажу, лучше техника я не встречал за войну, — за Травина отвечал Федотов. — Правда, в их авиаотряде я, считай, проездом был, но за это время успел убедиться. И вообще, он ведь не первый лётчик в семье, Олег Станиславович Травин, его отец, одним из первых российских асов был. Он с моим отцом знался и много рассказывал, да и потом общие знакомые нет да и посылали весточку, потому могу ответственно утверждать — Серж своей фамилии не посрамил.