Артур и Джордж
Шрифт:
Мистер Э. У. Оуэн, который однажды был с гордостью председателем первого большого собрания, на котором сэр Артур объяснял спиритуализм, говорит, что никто настолько не объединял в себе все достоинства, какие мы ассоциируем с британским характером: мужество, оптимизм, верность, участливость, великодушие, любовь к правде и преданность Богу. Затем мистер Ханнен Суоффер вспоминает, что менее двух недель назад сэр Артур, смертельно больной, поднялся по лестнице министерства внутренних дел, чтобы настаивать на отмене закона о колдовстве, который недоброжелатели пытаются применить против медиумов. Это был его последний долг, а в своей преданности долгу он не отступал никогда. Она проявлялась во всех аспектах его жизни. Многие знали Дойля-писателя, Дойля-драматурга, Дойля-путешественника, Дойля-боксера, Дойля-крикетиста, который однажды
При упоминании своего имени Джордж инстинктивно опускает взгляд, затем гордо поднимает его, затем украдкой косится по сторонам. Жаль, что его снова объединили с этим низким и неблагодарным преступником. Однако, думается ему, он вправе испытать достойное удовольствие, потому что его имя было названо на таком торжественном собрании. Мод тоже будет довольна. Теперь он открыто посматривает на своих соседей, но его момент уже миновал. Их взгляды сосредоточены на мистере Суоффере, который переходит к тому, чтобы восславить еще одного Дойля, и даже еще более великого, чем Дойль — восстановитель справедливости. Этот величайший из всех Дойлей был и остается человеком, который в часы военной скорби принес женщинам страны утешительное доказательство, что те, кого они любили, не мертвы.
Теперь их просят молча простоять две минуты, чтобы почтить память их доблестного рыцаря. Леди Конан Дойль, поднимаясь, бросает краткий взгляд на пустое кресло рядом с собой, а потом стоит между двумя своими высокими сыновьями и глядит в зал. Шесть — восемь? — десять? — тысяч глядят в ответ с галереи, с балкона, из ярусов лож, с огромного бенуара и из партера. В церкви люди опустили бы головы и закрыли бы глаза, чтобы помянуть усопшего. Здесь нет и такой сдержанности и замкнутости в себе — искреннее сочувствие передается открытым взглядом. И еще Джорджу кажется, что это молчание не похоже на все известные ему прежде. Официальные молчания почтительны, торжественны, часто нарочито удручающие; это молчание активно, исполнено предвкушения и даже страстности. Если молчание может походить на сдерживаемый шум, то тогда это именно такое молчание. Когда оно завершается, Джордж осознает, что подпал под такую его странную власть, что почти забыл про сэра Артура. Мистер Крейз вновь у микрофона.
— Сегодня вечером, — объявляет он, пока многие тысячи опять садятся, — мы намерены провести крайне смелый эксперимент с мужеством, внушенным нам нашим отошедшим вождем. С нами тут духовидец-сенситив, и она намерена попытаться проецировать впечатления с этой сцены. Одна из причин, почему мы колебались осуществить это в таком гигантском собрании, заключается в страшном напряжении, которому подвергается сенситив. В скоплении десяти тысяч людей медиум оказывается в фокусе непомерной силы. Сегодня вечером миссис Робертс попытается описать несколько отдельных друзей, но впервые подобная попытка будет предпринята в столь колоссальном собрании. Вы можете помочь своими вибрациями, пока будете петь следующий гимн «Отверзни мои глаза и Проблеск Истины увидеть дай».
Джордж еще ни разу не присутствовал на сеансах. Он, если на то пошло, ни разу не посеребрил руку цыганки и не уплачивал два пенса, чтобы посидеть на ярмарке перед хрустальным шаром. Все это он считает ловкими фокусами-покусами. Только дурак или дремучий дикарь поверит, будто линии на ладони или чаинки на дне чашки о чем-то вешают. Он готов отнестись с уважением к убеждению сэра Артура, что дух не подвластен смерти; и пожалуй, что при некоторых обстоятельствах такой дух может оказаться способным вступить в общение с живыми. Он также готов признать, что в телепатических экспериментах, которые сэр Артур описал в своей автобиографии, что-то было. Но наступает момент, когда Джордж ставит точку. Например, он ставит ее, когда люди заставляют мебель подпрыгивать, когда таинственно звенят колокольчики, и из мрака возникают фосфоресцирующие лица покойных, когда руки духа оставляют предположительные отпечатки на размягченном воске. Джордж видит за всем этим слишком очевидные фокусы. Разве не подозрительно, что наилучшие условия для общения с духами — задернутые занавески, погашенные лампы, люди, которые держатся за руки и не могут встать и проверить,
Когда пение «Отверзни мои глаза» завершается, вперед к микрофону подходит тоненькая женщина с черными коротко остриженными волосами, одетая в черный струящийся атлас. Это миссис Эстелла Робертс, любимый медиум сэра Артура. Атмосфера в зале напряжена даже больше, чем на протяжении двухминутного молчания. Миссис Робертс стоит, чуть покачиваясь, сплетя пальцы, склонив голову. Все глаза устремлены на нее. Медленно, очень медленно она начинает поднимать голову, затем ее пальцы расплетаются, и руки начинают раскидываться, а покачивание продолжается. Наконец она произносит первое слово.
— Здесь с нами великое множество духов, — начинает она. — Они прямо-таки толкаются позади меня.
И действительно, впечатление такое, будто она выстаивает вопреки огромному нажиму с разных сторон.
Некоторое время ничего не происходит, только покачивание и невидимые толкания. Женщина справа от Джорджа шепчет:
— Она ждет Красное Облако.
Джордж кивает.
— Это ее дух-водитель, — добавляет соседка.
Джордж не знает, что сказать. Это совершенно не его мир.
— Многие водители — индейцы. — Она умолкает, затем улыбается и добавляет без малейшего смущения: — То есть не индийцы, а краснокожие индейцы, имела я в виду.
Ожидание столь же активно, как было молчание, будто все люди в зале, как и невидимые духи, жмут на тоненькую фигурку миссис Робертс.
— Они толкаются, они толкаются, многие из них несчастливы, зал, свет, мир, который они предпочитают… молодой человек, темные волосы зачесаны назад, портупея, у него есть весть… женщина, мать, трое детей, один перешел и теперь с ней… пожилой джентльмен лысая голова был врачом неподалеку отсюда серый костюм перешел внезапно после ужасного несчастного случая… малютка, да, девочка унесенная инфлюэнцей она тоскует по двум братикам один из них Боб а ее родители… Прекратите! Прекратите! — внезапно кричит миссис Робертс и раскинутыми руками словно отталкивает напирающих сзади духов. — Их слишком много, их голоса смешиваются, пожилой мужчина в пальто, который провел большую часть жизни в Африке… у него есть весть… седовласая бабушка разделяет вашу тревогу и хочет, чтобы вы узнали…
Джордж слушает, как толпа духов снабжается краткими описаниями. Такое впечатление, будто все они кричат, требуя внимания, дерутся, чтобы передать свои вести. В уме Джорджа возникает юмористический, но логичный вопрос, неизвестно откуда взявшийся, возможно, реакция на необычное напряжение. Если это действительно духи англичан и англичанок, которые перешли в мир иной, так, конечно же, они встали бы в нормальную очередь? Если они вознесены на более высокий уровень, почему они низведены в такую беспардонную чернь? Он не думает поделиться этой мыслью с соседями, которые теперь наклонились вперед, вцепившись в латунный поручень.
— …мужчина в двубортном костюме лет двадцати пяти — тридцати, у которого есть весть… девушка, нет, сестры, которые внезапно перешли… пожилой джентльмен лет за семьдесят, который жил в Хертвордшире…
Перекличка продолжается, и иногда краткое описание вызывает громкий вскрик в дальней части зала. Ощущение предвкушения вокруг него перенапряжено и лихорадочно; в нем есть что-то почти пугающее. Джордж прикидывает, каково это — в присутствии тысяч оказаться найденным скончавшимся членом вашей семьи. Он предполагает, что некоторые предпочли бы, чтобы это произошло в уединенности темной занавешенной комнаты во время сеанса, а возможно, и вообще никогда.