Артур и Джордж
Шрифт:
Миссис Робертс снова затихает. Так, будто конкурирующие голоса вокруг нее тоже на момент замолкли. Затем медиум внезапно вскидывает правую руку и указывает в глубину бенуара, в противоположную от Джорджа сторону.
— Да, вон он там! Я его вижу! Я вижу форму духа молодого солдата. Он ищет кого-то. Он ищет джентльмена почти безволосого.
Джордж, как и все, кому видна та сторона зала, напряженно всматривается, отчасти ожидая, что форма духа окажется видимой, отчасти стараясь распознать джентльмена почти безволосого.
— На вид ему двадцать четыре. В форме цвета хаки. Стройный, хорошо сложенный, небольшие усики. Уголки рта слегка опущены. Перешел он внезапно.
Миссис Робертс умолкает и наклоняет голову вниз, примерно как адвокат, когда берет записку солиситора рядом с собой.
— Он называет тысяча девятьсот шестнадцатый как год своего перехода. Он четко называет вас «дядя». Да. «Дядя Фред».
Лысый мужчина в глубине бенуара поднимается на ноги, кивает и столь же внезапно садится, словно не уверенный в требованиях этикета.
— Он говорит о брате Чарльзе, — продолжает медиум. — Это верно? Он хочет знать, с вами ли тетя Лилиен. Вы понимаете?
Мужчина на этот раз не встает, но усердно кивает.
— Он говорит мне, что была годовщина, день рождения брата. Некоторая тревога дома. И напрасная. Весть продолжается… — И тут миссис Робертс внезапно почти прыгает вперед, словно ее изо всех сил толкнули сзади. Она стремительно оборачивается и кричит: — Ну ЛАДНО! — Ее как будто толкают назад. — ЛАДНО, говорят же вам!
Но когда она поворачивается лицом к партеру, уже ясно, что контакт с солдатом разорван. Медиум прячет лицо в ладонях. Пальцы, кроме больших, прижаты ко лбу, большие заложены за уши. Она словно старается обрести необходимое равновесие. Наконец она отнимает ладони от лица и раскидывает руки.
Теперь это дух женщины в возрасте между двадцатью пятью и тридцатью годами, чье имя начинается с Дж. Она была вознесена, когда рожала дочку, которая перешла вместе с ней. Миссис Робертс ведет глазами вдоль партера, следуя взглядом за духом-матерью с духом-младенцем, пока та пытается найти своего покинутого мужа.
— Да, она говорит, что ее имя Джун, и она ищет… Р. Да, Р… может быть, Ричард?
Тут со своего сиденья вскакивает мужчина и кричит:
— Где она? Где ты, Джун? Джун, поговори со мной. Покажи мне наше дитя!
Он в полном расстройстве и смотрит вокруг, но тут пожилая пара со смущенным видом насильственно его усаживает.
Миссис Робертс, столь сосредоточена она была на голосе духа, говорит, как будто ее не перебивали:
— Ее весть, что она и дитя смотрят на вас и оберегают в ваших нынешних бедах. Они ждут вас на дальней стороне. Они счастливы и желают, чтобы вы были счастливы, пока вы не воссоединитесь все вместе.
Духи, как кажется, становятся теперь более организованными. Личности устанавливаются, вести передаются. Мужчина ищет свою дочь. Она занимается музыкой. Миссис Робертс передает весть: дух одного из великих музыкантов помогает дочери этого человека; если она и дальше будет заниматься прилежно, дух продолжит свое покровительство.
Джордж начинает различать определенную систему. Передаваемые вести — утешительные, ободряющие или утешительно-ободряющие — носят очень общий характер. Как и большинство опознаний, во всяком случае — в начале. Но затем следует какая-нибудь завершающая подробность, которую медиум отыскивает не сразу. По мнению Джорджа, очень маловероятно, что эти духи, если они существуют, настолько до удивления не способны определить свою личность без длительной игры в догадки со стороны миссис Робертс. Или предлагаемая проблема передачи между двумя мирами не более чем прием для доведения драматичности — а вернее, мелодраматичности, — до кульминационного момента, когда кто-нибудь в зале не закивает, или не вскинет руку, или не встанет, будто откликаясь на зов, либо не прижмет ладонь к лицу от недоверчивого изумления и радости?
Это может быть просто игра в умные догадки: несомненно, существует статистическая вероятность, что в таком многочисленном собрании окажется кто-то с соответствующим инициалом, а медиум может с такой ловкостью подбирать слова, что они наводят ее на подходящего кандидата. Или же все это может быть прямым обманом: среди зрителей рассажены сообщники, чтобы произвести впечатление на доверчивых, полностью их убедить. А кроме того, есть и третья возможность: те в зале, что кивают, и вскидывают руку, и встают, и восклицают, искренне изумлены и искренне верят в установление контакта; но потому лишь, что кто-то в кругу их знакомых, возможно, фанатичных спиритуалистов, исполненный жажды распространять свою веру даже самыми циничными способами, сообщил организаторам необходимые сведения. Вот так, заключает Джордж, это, возможно, и проделывается. Наиболее действенной, как и сложными показаниями, оказывается умелая смесь правды с вымыслом.
— А теперь весть от джентльмена, очень достойного и корректного джентльмена, который перешел десять лет назад, двенадцать лет назад. Да, я поняла, он перешел в восемнадцатом году, говорит он мне.
В том году умер отец, думает Джордж.
— Ему около семидесяти пяти лет.
Странно, отцу было семьдесят шесть. Долгая пауза, а затем:
— Он был очень духовным человеком.
И тут Джордж чувствует, как по коже у него поползли мурашки — по рукам, плечам и шее. Нет, нет, конечно же, нет! Он чувствует, что приморожен к сиденью; его плечи скованы; он неподвижно глядит на сцену, ожидая следующих слов медиума.
Она поднимает голову и вглядывается в верхнюю часть зала между последними ложами и галереей.
— Он говорит, что первые свои годы провел в Индии.
Джордж вне себя от ужаса. Никто не знал, что он будет здесь, кроме Мод. Может быть, это взятая с потолка догадка или, вернее, абсолютно точная догадка кого-то, кто сообразил, что разные люди, так или иначе связанные с сэром Артуром, по всей вероятности, будут здесь. Но нет, ведь многие из самых знаменитых и респектабельных вроде сэра Оливера Лоджа ограничились телеграммами. Мог ли кто-то узнать его, когда он входил? Ну, это на грани возможного, но как они успели выяснить год смерти его отца?
Миссис Робертс теперь простерла руку вперед и указывает на верхний ярус лож на другой стороне зала. Тело Джорджа зудит все, будто его голым бросили в заросли крапивы. Он думает: я этого не вынесу, это надвигается на меня, и мне не спастись. Взгляд и простертая рука медленно обводят амфитеатр, оставаясь на одном уровне, будто наблюдая, как образ духа вопрошающе следует от ложи к ложе. Все логичные заключения минутной давности ничего не стоят. Его отец вот-вот заговорит с ним. Его отец, который всю жизнь провел священником Англиканской Церкви, вот-вот заговорит с ним посредством этой… неестественной женщины. Чего он может хотеть? Какая весть может быть столь настоятельной? Что-то о Мод? Отеческий упрек сыну за угасание его веры? Ему вот-вот будет вынесен какой-то ужасный приговор? Почти в панике Джордж жалеет, что рядом с ним нет его матери. Но его мать уже шесть лет как умерла.