Артур и Джордж
Шрифт:
Цветы. Каждый год пятнадцатого марта Джин непременно получает единственный подснежник с запиской от своего возлюбленного Артура. Белый цветок раз в год для Джин и белая ложь круглый год для его жены.
И все это время слава Артура растет и растет. Он член клубов, украшение званых обедов, публичная фигура. Он становится авторитетом в других сферах, кроме литературы и медицины. Он выдвигает свою кандидатуру в Парламент как либерал-юнионист от эдинбургского центрального округа, и поражение умягчается сознанием, что политика по большей части грязное болото. О его взглядах осведомляются, его поддержки ищут. Он популярен. И становится еще более популярным, когда с неохотой уступает объединенной воле Мам и английских читателей: он воскрешает Шерлока Холмса и отправляет
Когда в Южной Африке вспыхивает война, Артур предлагает свои услуги военно-медицинской службе. Мам делает все, чтобы разубедить его: она считает, что его крупное тело послужит верной мишенью для бурской пули; сверх того, она считает эту войну всего лишь непристойной дракой из-за золота. Артур не согласен. Отправиться на войну — его долг; он не может отрицать, что имеет более сильное влияние на бравых молодых людей — особенно на преданных спорту молодых людей, — чем кто-либо другой в Англии, исключая Киплинга. Кроме того, он полагает, что эта война стоит малой толики белой лжи: нация вступает в бой, который справедлив.
Он покидает Тильбери на «Ориентал». В этом его приключении за ним будет ухаживать Клив, дворецкий из «Под сенью». Джин наполнила его каюту цветами, но не пришла попрощаться: ей нестерпимо расставаться в бодряческом шуме, хлопаньях по спине и суете военного транспорта. Когда раздается гудок, предлагающий провожающим сойти на берег, Мам поджатыми губами желает ему доброго пути.
— Если бы Джин была тут! — говорит он, маленький мальчик во взрослом костюме.
— Она в толпе, — отвечает Мам. — Где-то там. Прячется. Она сказала, что боится не совладать со своими чувствами.
И с этим она уходит. Артур бросается к поручням в ярости и бессилии, он следит за белым чепцом матери так, будто он может привести его к Джин. Сходни убраны, чалки сняты, «Ориентал» отходит от пристани, гудок ревет, а Артур ничего и никого не видит сквозь слезы. Он ложится навзничь в своей цветочной душистой каюте. Треугольник, треугольник с железными решетками вертится у него в голове, пока не застывает с Туи на вершине. Туи, которая незамедлительно и преданно одобрила его план, как любой из его прежних. Туи, которая попросила его писать, но только если у него выберется свободная минута, Туи без суетни и навязываний. Милая Туи.
В плавании он начинает полнее понимать, почему он тут, и его настроение медленно просветляется. Долг и пример молодым людям — само собой, но есть и эгоистические причины. Он превратился в избалованного, осыпаемого наградами субъекта и нуждается в очистке своего духа. Он слишком долго пребывал в полной безопасности, утратил мускулистость, и ему необходима опасность. Он находился среди женщин слишком долго, слишком долго и запутанно, и жаждет мира мужчин. Когда «Ориентал» заходит в порт на островах Зеленого Мыса, чтобы запастись углем, мидлсекские волонтеры мигом организуют крикетный матч на первом же плоском лугу, который им удается найти. Артур следит за их игрой против штата телеграфной станции, радуясь всем сердцем. Есть правила для удовольствий и есть правила для работы. Правила, распоряжения, отдаваемые и исполняемые, и ясная цель. Вот ради чего он здесь.
В Блумфонтейне госпитальные палатки установлены на поле для крикета — с операционной в павильоне. Он видит много смертей, хотя большинство погибает от энтерита, а не от бурских пуль. Он берет пять дней отпуска, чтобы направиться с наступающей армией через реку Вет в сторону Претории. На обратном пути басуто верхом на косматой лошадке останавливает их отряд к югу от Брендфорта и сообщает им про раненого британского солдата в двух часах пути оттуда. За флорин они нанимают туземца в проводники. Долгий путь через кукурузные поля, затем по вельду. Раненый англичанин оказывается мертвым австралийцем — невысоким, мускулистым, с желтым восковым лицом. Номер 410 конной пехоты Нового Южного Уэльса, теперь спешенный. Его лошадь и винтовка исчезли. Он истек кровью от раны в живот. Он лежит с карманными часами у лица: вероятно, он следил, как поминутно угасает его жизнь. Часы остановились в час ночи. Рядом
Артур в Южной Африке навидался всяких смертей, но эту он будет помнить всегда. Честный бой, чистый воздух и великое дело — он не представляет себе смерти прекраснее.
По возвращении его патриотические рассказы об этой войне снискивают одобрение высших слоев общества в междуцарствии, разделяющем кончину старой королевы и коронацию нового короля. Он получает приглашение отобедать с будущим Эдуардом VII и сидит рядом с ним. Ему ясно дано понять, что в коронационный список наград будет включен рыцарский сан, если доктор Артур Конан Дойль захочет его принять.
Но Артур не хочет. Это же будто эмблема мэра провинциального городка. Большие люди не принимают подобные безделицы. Только вообразите, что Родс, или Киплинг, или Чемберлен снизошли бы до такого! Не то чтобы он приравнивал себя к ним, но почему его требования должны быть ниже, чем у них? За сан рыцаря хватаются такие типы, как Альфред Остин или Холл Кейн, — если им представится подобный шанс.
Мам и не верит, и взбешена. Для чего было все, если не для этого? Мальчик, который разрисовал гербами картонные щиты в ее эдинбургской кухне, который проследил всех своих предков до Плантагенетов. Мужчина, на упряжи которого красуется фамильный герб, чей холл воздает в цветном стекле должное его предкам. Мальчик, который обучался законам рыцарственности, и мужчина, который свято им следовал, который отправился в Южную Африку по зову своей воинственной крови — крови Перси и Пэков, Дойлей и Конанов? Как он посмел отказаться от того, чтобы стать рыцарем королевства, когда вся его жизнь была направлена к увенчиванию таким триумфом.
Мам бомбардирует его письмами. На каждый аргумент у Артура есть свой контраргумент. Он настаивает, что вопрос исчерпан. Письма прекращаются, он рад, что осада с него снята, как с Мафекинга. И тут она приезжает в «Под сенью». Всему дому известно, почему она приехала — миниатюрная мать своих детей в белом чепце, которая с тем большей полнотой осуществляет свою власть, что никогда не повышает голоса.
Она заставляет его ждать. Она не отводит его в сторонку, не предлагает погулять. Она не стучит в дверь его кабинета. Она оставляет его в покое на протяжении двух дней, зная, как ожидание подействует на его нервы. Затем утром в день отъезда она останавливается в холле, где свет льется сквозь стеклянные гербы, среди которых постыдно не указаны Фоли Вустерширские, и задает вопрос:
— Тебе не приходило в голову, что такой отказ — оскорбление королю?
— Говорю же вам, я не могу. Это вопрос принципа.
— Ну, — говорит она, глядя на него снизу вверх серыми глазами, которые сдирают с него годы и славу, — если ты желаешь продемонстрировать свои принципы, оскорбляя короля, этого, без всякого сомнения, ты не можешь.
Вот так, когда все еще звенит эхо недельного перезвона коронационных колоколов, Артура приводят в огороженный бархатными канатами загон в Букингемском дворце. После церемонии он оказывается рядом с профессором — теперь сэром — Оливером Лоджем. Они могли бы обсудить электромагнитное излучение или относительность движения материи или даже выразить свое совместное восхищение перед новым монархом. Вместо этого два новых эдвардианских рыцаря беседуют о телепатии, телекинезе и надежности медиумов. Сэр Оливер убежден, что физические и психические феномены соприкасаются не меньше, чем рифмуются. Более того: недавно сложив с себя обязанности председателя Физического общества, он теперь стал председателем Психического общества.