Артур Миллер. Пьесы: Все мои сыновья, Смерть коммивояжера, Суровое испытание, Вид с моста

Миллер Артур Ашер

Проктор поддерживает Ребекку под руку, и они выходят из камеры. За ними уходят Хэррик, Готторн и Чивер. Элизабет стоит неподвижно, смотрит вслед ушедшим. В глазах ее окаменел ужас.

Пэррис(бледен, руки дрожат). Идите, гуди Проктор. Идите за ним. Еще можно его спасти.

Снаружи доносится дробь барабанов.

(Вздрагивает, как от удара. Кричит.) Проктор! Проктор! (Выбегает из камеры.)

Элизабет стоит на пороге, барабаны

продолжают выбивать дробь.

Хэйл. Женщина! (Хочет убежать, но, дойдя до двери, возвращается.) Иди туда, умоляй судей, чтобы они простили его! Это гордость заставляет тебя молчать. Забудь о ней.

Она, не глядя на него, идет к окну.

(Падает перед Элизабет на колени.) Помоги ему! Какую пользу он принесет, лишая себя жизни? Кто оценит это? Разве пепел и прах могут стать знаменем? Разве черви откроют истину? Иди! Сними с него этот позор!

Элизабет(силясь не потерять сознание, смотрит в окно, держась за решетку; восклицает). Он — честный человек, и бог не велит мне посягать на его честность!

Лучи восходящего солнца проникают в камеру. Хэйл неистово молится. В утреннем морозном воздухе разносится сухой стук барабанов.

Занавес падает.

Голос сквозь века

Вскоре после того как всеобщее безумие схлынуло, Пэрриса забаллотировали; он покинул Сейлем, и никто о нем больше никогда не слышал.

По слухам, Абигайль видели в публичных домах Бостона.

Элизабет через четыре года после смерти Проктора вышла замуж.

Двадцать лет спустя правительство присудило компенсацию семьям казненных и всем пострадавшим во время процесса. Однако можно предположить, что население Сейлема так и не поняло одну из важнейших причин разыгравшейся трагедии. До сознания людей не дошло, что и они были ответственны за случившееся — их раздоры привели к клевете и доносам. Среди получивших компенсацию были и такие, которые в свое время являлись не только жертвами, но и доносчиками,

Под давлением правительства отлучение казненных от церкви было отменено. Процедура отмены состоялась в марте 1712 года и сопровождалась торжественным богослужением. Члены судов опубликовали заявление, в котором просили прощения у пострадавших от экзекуций.

Дома казненных пустовали более столетия — никто не хотел ни покупать их, ни жить в них. Они были обречены на медленное разрушение.

Теократия в Массачусетсе, по существу, была сломлена.

Вид с моста

Перевод Е. Голышевой и Б. Изакова. Стихи в переводе Б. Слуцкого

Пьеса в одном действии

A VIEW FROM THE BRIDGE

Действующие лица:

Луис.

Майк.

Алфьери.

Эдди.

Кэтрин.

Биатрис.

Марко.

Тони.

Родольфо.

Первый иммиграционный агент.

Второй иммиграционный агент.

Мистер Липари.

Миссис Липари.

Два незнакомца.

Многоквартирный дом и улица перед ним.

Как и в самой пьесе, в декорациях отсутствуют второстепенные детали, на сцене только самое необходимое. Главное место действия — гостиная (она же столовая) в квартире Эдди

Карбоне; в ней — круглый стол, несколько стульев, качалка и патефон. Комната расположена несколько выше уровня сцены, форма ее и размер должны соответствовать замыслу постановщика. Задняя стена представляет собой перегородку, за которой справа и слева скрыты двери в невидимые зрителю кухню и спальни. На передней части сцены, в комнате и слева от нее нечто вроде уходящих ввысь колонн, которые обозначают фасад дома и вход в него. Тут же висит архитектурная деталь; она изображает фронтон, венчающий колонны и весь фасад дома. У входа — лестница; она доходит до уровня пола гостиной, затем сворачивает к задней части сцены и, обогнув ее, поднимается к площадке второго этажа.

В центре передней части сцены — улица. Справа, у просцениума, письменный стол и стул мистера Алфьери; тут его контора. За стулом — вешалка. Рядом с конторой — низкая чугунная решетка, какими огораживают спуск в подвал. Позже слева у просцениума появится будка телефона-автомата.

Цель спектакля — сделать реально ощутимой извечную тему этого повествования в обыденной жизни современного большого города и, столкнув извечное с сегодняшним, создать на сцене свой особый мир. Когда поднимается занавес, портовые грузчики Луис и Майк играют в орлянку у стены слева.

Издали из порта глухо доносится завывание сирены. Входит Алфьери — адвокат, лет пятидесяти, уже седеющий, грузный человек, благодушный и наблюдательный. Когда он проходит мимо грузчиков, они ему кивают. Адвокат медленно подходит к своему столу, снимает пальто и шляпу, вешает их и оборачивается лицом к зрителям.

Алфьери.

Я улыбаюсь потому, что мне Не часто улыбаются. Я адвокат, а Здесь у нас, в округе,— Что адвокат, что поп: Обоих вспоминают, Когда стряслась беда. Мы — вестники несчастья.

Добрый вечер. Добро пожаловать к нам в театр. Зовут меня Алфьери. Хоть я и адвокат, но перейду прямо к делу. Я уж не молод, и мне не чужды слабости людей нашей профессии; я убежден, что в моей практике было множество необыкновенно интересных дел.

Когда ты еще молод, необъяснимые причуды жизни раздражают. В молодости во всем ищешь логику. Но когда ты стареешь, важнее и дороже всего становятся факты — в них поэзия, все чудеса и волшебство весны. А до чего прекрасна весна, когда тебе уже перевалило за пятый десяток! Да, я влюблен в факты: дорого то, что уже произошло, а не то, что могло бы произойти или должно было бы произойти…

Жена постоянно корит меня, друзья тоже; они говорят, что здешним жителям недостает, мол, изящества, обаяния… А ведь правда, с кем мне приходится всю жизнь иметь дело? С портовыми грузчиками, с их женами, отцами и дедами; трудовые увечья, выселения, семейные дрязги — вот мои дела; мелкие невзгоды бедноты… Однако…

В часы прилива, Когда волны морского ветра бьются в стены, Я сижу в моей конторе И думаю о том, что все здесь вечно. Я думаю о Сицилии, откуда пришли эти люди, О древних скалах Калабрии, О Сиракузах, где карфагеняне и греки Бились в кровавых битвах. Я думаю о Ганнибале — Он убивал их предков; о Цезаре — Он понукал их по-латыни. Все это, конечно, смешно. На этой панели учился ремеслу Аль Капоне, А Фрэнки Йэла разрезали надвое На углу Юнион и Президент-стрит, Где несправедливые люди Перестреляли стольких, и всех — за дело. Теперь, конечно, все изменилось. Я больше не прячу револьвер в конторке; Мы цивилизовались. Мы настоящие американцы. Дележ теперь идет у нас мирно. По мне, так лучше.