Асафетида

Елене

Того же лета псковичи сожгоша 12 жонке вещих.

Псковская вторая летопись, год 6919-й

…Господи, помилуй.

– О приснопамятной рабе Божией Марии, покоя, тишины, блаженныя памяти ей,

– Господи, помилуй.

– Помилуй, – вслед за певцами бубнит Точкин, обдавая мой затылок теплым дыханием.

У гроба выстроилось тети Зинино семейство: она сама, дочь с зятем и внучки – Уля и Юля, обе с румяными после мороза щеками, траурным макияжем и слезами на ресницах. Отец Алексий простужен. Дотянув тропарь, он, не выдержав наконец, отворачивается к алтарю и подносит к лицу белый платок, по волшебству, как у фокусника, материализовавшийся в сложенных щепотью пальцах.

– Как чайник сипит, – отмечает чересчур громко, не учтя храмовой акустики, баба Наташа. Дьякон с реденькой бородкой одаривает ее злым, без скидки на лета, взглядом. – А пономарь-то что собака брешет. – Добавляет старушка, но тут соседка помоложе дергает ее за рукав.

Раба Божия Мария покоится в красном гробу, укрытая до подбородка саваном из невесомой ткани. Тетя Зина планировала замолчать детали, но, когда я спросил в лоб, все же призналась, что похоронщикам пришлось день корпеть, восстанавливая лицо. Раны бугрятся, заштопанные бесцветной нитью и замазанные слоем серого покойницкого грима. Черты будто скукожились, и само лицо чуть съехало на один бок. Хотя бабушка при жизни не пользовалась косметикой, губы ей намазали алой помадой. Что под косынкой, точно неизвестно, но, по крайней мере, снаружи незаметно что череп расколот на две половины.

– Древле убо от не сущих создавый мя, и образом Твоим Божественным почтый, преступлением же заповеди паки мя возвративый в землю, от неяже взят бых, на еже по подобию возведи древнею добротою возобразитися. Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим. Упокой Боже рабы Твоя, и учини я в раи, идеже лицы святых Господи, и праведницы сияют яко светила

Сколько себя помню, я спал крепко, но в то утро поднялся в пять; наполовину съел – наполовину выпил, как всегда, кружку отрубей; позавтракал вместе с бабушкой, а потом, глядя в безлюдный, еще не проснувшийся двор, провожал глазами через окно красную “копейку”. За рулем была Нина Сергеевна – соседка с первого этажа. Овдовев, она, вместо того чтобы отдать за бесценок старенький автомобиль, накопила с пенсии на курсы вождения. Всю осень они ездили с бабушкой за грибами, а в выходные я бывал с ними третьим.

По расписанию у нашей группы было пять пар. Домой я вернулся уже по темноте, и с удивлением, переходящим в тревогу, отомкнул дверь ключом: из леса редко возвращались после обеда.

Бабушкин мобильный не отвечал. Через пятнадцать минут я повторил попытку и затем тут же позвонил на номер Нины Сергеевны: женский голос на двух языках сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. Маленькая стрелка на голубом будильнике подползала к восьми. Я вышел на балкон. Люди еще возвращались с работы: одни пешком, другие на машинах. Из пятиэтажки напротив выскочил на прогулку черный курчавый пес.

– Добрый вечер, – раздалось вдруг снизу писклявым фальцетом. Перегнувшись, я увидел стоящего на бетонной опалубке Точкина. Задрав голову, сосед широко улыбался мне из-под фуражки. – Вам не холодно? – Поймав мой взгляд, он приветливо помахал шваброй. В другой руке болталось пустое ведро.

– Нет, – только сказав это, я понял, насколько задубел. День был жаркий не по сезону, но к вечеру ветер переменился: со стороны детского садика “Золотой ключик” повеяло арктическим холодом.

– Мария Егоровна с грибов не вернулась еще?

– Нет.

Убираться Точкин выходил ни свет ни заря, а, вставал, конечно, еще раньше, и наверняка видел из окна, как бабушка с двумя корзинами садилась в автомобиль.

– На телефон не отвечает?

– Нет, – повторил я в третий раз.

 Еще через час я набрал “02”.

– Какие грибы в ноябре? – Первым делом изумился мужской голос из трубки. Но осень выдалась теплой, и банки с солеными груздями и рыжиками уже выпирали из кладовки.

Чтобы подать заявление об исчезновении человека, мне следовало обратиться в ближайшее отделение полиции. Сообщив это, дежурный добавил, что дело может подождать до утра. Стоило мне упомянуть лесного убийцу, о котором писали СМИ прошлой осенью, как из трубки бодро отрапортовали, что преступник уже год как под стражей.

Медлить все-таки не хотелось.

Когда я уже застегивал куртку в прихожей, раздался звонок.

– Искать поедете? – на пороге, озираясь по сторонам, стоял Точкин.

Я ответил, что ехать мне не на чем, а иду я в полицию – подавать заявление.

– Бесполезно это. До завтрашнего дня в лучшем случае ориентировку на машину разошлют, – отмахнулся он и, чтобы не тратить драгоценное время, предложил помочь с машиной. При мне он выудил из кителя дешевый на вид китайский смартфон и дозвонился до какого-то Любимова, которого пришлось долго уговаривать, но в конце концов сосед, довольный, сунул телефон в карман кителя и объявил:

– Транспорт будет.

Часа через полтора во двор вкатился армейский ГАЗ-66 и дал два сигнала клаксоном. Завидев нас с Точкиным, выходящих из подъезда, наружу из кабины неловко выбрался мужчина в форме десантника.

– Андрей… Анатольевич. – Прибавил он, протягивая ладонь. Рукопожатие было крепким. На вид Любимов был ровесником Точкина, то есть вряд ли намного старше тридцати, однако выбивавшийся из-под берета ежик темных волос заметно отблескивал серебром. На погонах тускло сверкали по четыре капитанские звездочки.

К транспорту прилагался поисковый отряд. В крытом кузове на деревянных скамейках сидело человек пятнадцать солдат в таких же, как у капитана, голубых беретах. Под брезентом было темно и страшно трясло. Когда до всех дошло, что дорогу смогу показать только я, меня пересадили в кабину.

С бабушкой и Ниной Сергеевной мы ездили в одно и то же место километрах в 50 от Пскова – глухое и почти не посещаемое городскими. Покойный муж соседки знал о нем только потому, что сам был родом из Спасовщины – деревни в тамошних окрестностях. Ориентироваться на ночной трассе было нелегко, и я едва успел заметить съезд за крохотной речкой Лочкиной.