Асафетида
Шрифт:
Он любил жизнь и простые удовольствия, что с ней связаны: играл на гитаре, в КВН, и человеком был равно веселым и находчивым. Посмертной записки не нашли ни при нем, ни в личных вещах, и в самоубийство никто не верил. Из следственного отдела приходили прямо на лекцию: опрашивали сокурсников и бывших Костиных девушек, немало из которых училось в нашей группе.
Последними, кто видел его живым, оказались Лера с Викушей. Костя шагал на занятия к первой паре и, когда уже почти поравнялся со ступенями корпуса, за спиной его притормозил автомобиль. Приоткрылась передняя пассажирская дверь. После короткого разговора
Ни водителя, ни пассажира на переднем сиденье подружки не рассмотрели, беседу не расслышали, марку не запомнили и смогли показать только, что автомобиль был черного цвета. С номером возникла путаница: то ли “555”, то ли “777” – сошлись лишь на том, что состоял он из трех одинаковых цифр.
– Меня на свадьбе поиграть попросили, – угадав о моих размышлениях, сообщил Костя. – Я вообще в институт шел. Говорю: “У меня даже инструмента с собой нет”. А мне: “Выдадут вам гитару, не тревожьтесь”.
Когда он услышал, что едут в “Усадьбу”, то был уверен, что речь – о кафе на Запсковье, но машина, переехав мост через Пскову, сразу свернула вглубь старинной малоэтажной застройки, долго петляла по улочкам и высадила наконец пассажиров перед аварийного вида жилым зданием без вывески.
Торжество проходило в подвале. По лабиринту узких ходов с крысами его провели в зал, такой низкий, что рослый музыкант едва не стукался о потолок макушкой. Вместо электричества, на столах коптили масляные светильники, а гости были одни старики и старухи, на вид все как беглые каторжники. Молодоженов он поначалу не заприметил, но скоро в одном из темных углов мелькнуло белое платье. Новобрачную звали к гостям, но та будто стеснялась или боялась чего-то. Наконец со своего места встала дородная старуха, бывшая за главную, вывела девушку под руку, усадила рядом, плеснула вина и бросила на тарелку шмат вареного мяса.
На бледной шее невесты музыкант мельком разглядел тонкое черное колье. Любопытствуя, он привстал, как бы ненароком подошел ближе и тогда узнал сквозь вуаль лицо своей второкурсницы. У ближайшей из старух он тихо поинтересовался про жениха и услышал в ответ: “Какой жаних? Нет жаниха у ей”. Следом за ней вся свадьба закаркала на все лады: “Нет! Нет жаниха! И ребенка у ей отобрали!”. Уткнувшись в фату, невеста зарыдала. Когда же с плеч ее упали волосы, “колье” оказалось темным следом от веревки на шее.
– Другая ведьма балалайку сует: “Потрынькай!”. А я чего? Я на гитаре только. “Горько! Горько!” – кричат. Таньку ко мне ведут. – С этими словами из пальцев чертыхнувшегося Кости выпрыгнула красно-белая пачка, которую он во все время рассказа беспокойно вертел в руке. Сигареты веером рассыпались по плитке.
С проклятого торжества музыкант, как был с балалайкой, бросился прочь. Отыскав выход из полутемного зала, он бежал, спотыкаясь, по коридорам за обманчивым светом вдали. Когда совсем запыхался, повалился на пол и тут только заметил, что, вместо балалайки, держит в руках веревку. Сверху под потолком тянулась ржавая труба. Пахло землей и овощной гнилью.
– “Никарахтерный ты мужик! Абалырил девку и не звонишь!” – меня ругали. Да что ей звонить! Беспокоить только! От города стресс накапливается. У меня самого было. Долго привыкал. Я ей денег даже на женскую консультацию предлагал! А она: “Еще чего! Сама разберусь!”
– Странная свадьба-то. В 8 утра.
Костя нервно кивнул.
– Небось гонорар посулили хороший?
– Да не в гонораре дело!
– Знакомый кто?
Не успел он ответить, как дверь в туалет интеллигентно отворилась. На пороге возник доктор физ.-мат. наук Фридрих Карлович Эхт.
– Здесь не курят, – объявил профессор, просверлив взором пустое место, где миг назад возвышался Костя, и только потом посмотрел на меня.
– Здравствуйте, – я так и стоял с незажженной сигаретой во рту. На полу валялась рассыпанная пачка.
Эхт сдержанно кивнул и просеменил к писсуару своей хромающей на обе ноги походкой. Когда раздался звук струи о фарфор, то, готов поклясться, что в туалетном воздухе я различил запах серы.
Поднявшись на этаж и пользуясь отсутствием толкучки, я заглянул в библиотеку за методичками по современному русскому. На обратном пути встретил Леру, о приближении которой еще из-за угла возвестило эхо каблучков в пустом коридоре. Поравнявшись со мной, она бросила:
– С наступающим! – И улыбнулась.
Семинар по православной культуре по расписанию стоял после “окна”. Занятия вела Абакумова, в прошлом преподаватель научного коммунизма. Свой прежний курс, говорили, она всегда заканчивала авторской экскурсией в домике “Искры”. Нам же предстояла прогулка по псковскому крому с посещением Свято-Троицкого собора.
Оставалось еще минут сорок, но в кафешке на первом этаже девочки оккупировали все сидячие места, и я решил прогуляться. До крома, который на московский манер все называют кремлем, метров сто ходу: надо перейти через Октябрьский проспект, обойти кинотеатр и спуститься с возвышенности.
Ничем не примечательный, советский кинотеатр “Октябрь” доминантно нависает над громоздящимися у подножья холма каменными палатами и фортификацией. Его собирались снести еще при советах, потом передумали, потом собрались снова, но пока не трогают. Вдоль спуска на лотках стоят и висят сувениры: магнитики, копилки-башенки, платки под хохлому, деревянные булавы с шипами – все китайского производства.
Вид на Довмонтов город, точнее его подножие, открывается сразу за кремлевскими воротами. В этом городе не жили – только молились. Пятнадцать наползающих друг на друга крохотных, по габаритам ближе к часовням, церквушек в одно время с внешней стеной и башнями были возведены еще в XIII веке при правлении в Пскове литовского князя Довмонта, крещенного Тимофеем.
В годы Северной войны Петр, вместе с доброй половиной псковских храмов, велел разобрать Довмонтово благолепие на хознужды: готовились к осаде. Шведам так и не суждено было добраться до возведенных Петром укреплений, но под конец войны из Риги пришел мор. Вдобавок пожар опустошил город.
Оставшихся горожан император погнал на строительство города на Неве – они же стали и первыми жителями новой столицы. Потому-то скорей петербуржцы, чем современные псковичи вправе считать Древний Псков вместе с вечевой республикой своей исторической вотчиной. К концу XVIII столетия в некогда крупнейшем после Москвы русском городе едва теплилось три сотни жилых дворов. В следующем веке Псков заселялся заново.