Асфальт
Шрифт:
– Что-то случилось? – спросил Миша быстро.
– Ты чем там слушаешь? Я же тебе всё только что сказала.
– Понял! – растерялся Миша. Он почувствовал, что с Соней что-то стряслось, и её лучше не оставлять сейчас одну. Но он так же помнил свою просьбу о том, чтобы вечер прошёл без Стёпиных и Серёгиных подруг. – Я сейчас тебе перезвоню! Минутку.
– Ой, Мишенька, не надо там из-за меня чего-то выдумывать. Сейчас позвоню кому-нибудь другому.
– Дай мне минутку, и я тебе всё скажу, – решительно сказал Миша. – Только посиди там минутку спокойно. Не отключайся. Я сейчас.
– Что стряслось? – наклонившись вперёд, спросил
– Одна старая знакомая, – как можно серьёзнее сказал Миша. – Именно знакомая, понимаешь? Товарищ, можно сказать. Что-то с ней не то, – Миша говорил, закрыв телефон ладонью, чтобы Соня ничего не слышала.
– Нужна помощь? – насторожился Стёпа.
– Не пойму. Она где-то сидит, по-моему, уже прилично набралась. Не хочет быть одна. В этом ничего не было бы удивительного, если бы за ней такое водилось. Но с ней такое, на моей памяти, в первый раз.
– Ну? – вытаращил глаза Стёпа.
– Что, ну? – развёл руками Миша. – Я бы человека в таком настроении в пятницу в Москве не бросил. Но я сам вас просил, чтобы сегодня компания без дам.
– Так она же не дама, а товарищ! – пожал плечами Стёпа.
– Ох, Стёпа! Она такая дама, что я постоянно переживаю из-за того, что мы товарищи. Хотя для тебя она уже взрослая.
– Да зови, Мишенька! – махнул Стёпа рукой. – Тем более ты сказал, что она там выпивает. А мы тоже решили, что сегодня выпиваем. Серёга приедет, но он в этом деле не помощник. Зови своего товарища.
– Спасибо, старина! – искренне сказал Миша и крикнул уже в трубку: – Аллё-о! Соня-а! Ну-у…
– Ну что ну? – услышал он. – Мне здесь делают уже вполне лестные предложения. Ещё минуту размышлял бы и всё.
– Сонечка, подъезжай! Обещаю общество блестящих мужиков. К тому же мы собрались с твёрдым намерением напиться.
– А ко мне кто-нибудь будет приставать? – спросила Соня весело.
– А надо?
– А как же! – удивилась она.
– Обязательно будет! – моментально ответил Миша.
– Тогда говори, куда ехать.
Он объяснил Соне, как ехать. Она находилась довольно далеко, и ей нужно было добираться минут сорок, минимум. Но Миша заверил её, что они подождут и никуда не уйдут. Да они и не собирались.
А он обрадовался, что Соня приедет. От того, что она должна была приехать, становилось не ясно, как вечер закончится. А в противном случае перспективы вечера были более-менее ясны. А Соня просто так сидеть не сможет. Это Миша знал. Он чувствовал в Соне какую-то таинственную пружину. И что-то отчаянное в ней тоже было. Просто ему не доводилось видеть её в отчаянном состоянии. А тут, судя по тому, как она говорила, и по тому, что она сама позвонила, настроение её было именно отчаянным. Или близким к такому.
И тут ещё и официант Андрей принёс закуски и водку.
– Андрюша, Андрюша! Оставляй всё, – засуетился Стёпа, – оставляй, родной, мы сами всё нальём и разложим.
– Ну, как хотите, – сказал Андрей и ушёл.
– Ох, Мишенька, как я этого ждал, – ворковал Стёпа над закусками и наливая водку. В его голосе даже что-то клокотало, напоминая звук закипающего супа. – Наливать надо по половиночке. Чтобы одним глотком. Рюмку держи в правой. Рыбки, рыбки наколи, чтобы потом не суетиться. Закусочка должна быть готова заранее. Всё, дорогой! То, ради чего мы сегодня собрались, сейчас начнётся. Давай, знаешь как, выпьем?
– Как? – спросил Миша, держа рюмку в правой, а вилку с рыбой в левой руке.
– Немедленно! – сказал Стёпа и сразу выпил свою рюмку. Миша не отстал.
Стёпа быстро говорил, создавая самый приятный для такой ситуации фон. Он раскладывал закуски, мазал хлеб маслом, кропил рыбу лимонным соком, многозначительно поднимал вверх палец, наливал водку. Они быстро выпили по три рюмки. Миша сидел молча и ждал той самой первой тёплой волны в голову и в сердце.
И вот она пришла, эта волна. Это первая волна опьянения пришла и заставила Мишу первый раз за несколько дней вздохнуть полной грудью с удовольствием. Потом волна дошла до головы и до глаз, сообщив глазам и взгляду дополнительную глубину и чуть уменьшив резкость. Миша встретил этот прилив радостно и расстегнул пуговицу рубашки навстречу ему.
Весь шум голосов, все звуки, которыми гудел ресторан, все шаги, позвякивания и музыка, висящая фоном, сразу перестали мешать и отвлекать. Миша молча улыбнулся сам себе. Он взял круглый ломтик лимона с тарелки, положил его в рот и нажал на него зубами и языком. Он почувствовал сильную кислоту, которая заставила его скривиться и передёрнуться всем телом и мышцами. И он обрадовался, что эта кислота была для него в этот момент самым сильным и ясным переживанием. И ничто его не отвлекало от этого ясного переживания.
– А теперь подождём супчик и следующую выпьем под супчик, – объявил Стёпа. – Быстро пить не будем, Мишенька. А то покосит. А это не наш метод, старик.
Миша прекрасно помнил, как ему когда-то давно открылась Москва, как город, который наполнен обычной жизнью, и как город, в котором можно просто жить, не ставя перед собой каких-то ежедневных, обязательных для исполнения сложных жизненных задач. Он помнил, как в Москве для него обнаружились простые жизненные объёмы, которые всегда существовали для Миши в родном Архангельске и о которых в Москве он не подозревал.
С самого приезда в Москву он всегда, каждый день, старался делать что-то, чтобы оправдать, прежде всего перед самим собой, свой приезд в столицу. Он не мог просто так прожить день жизни в Москве, как проживал множество дней там, у себя, на знакомой с рождения улице, среди родных людей и давних друзей. Он каждый день в Москве говорил себе о том, что он приехал в Москву зачем-то. А если и не говорил, то эта мысль никуда не исчезала и не отпускала.
Все дома, мимо которых он шёл или проезжал в Москве, все окна, все дворы, улицы и переулки были для Миши не жилищами, а пространствами для осуществления некого единого жизненного процесса. Это всё были части Москвы, как целого и незыблемого монолита, где всё подчинено какому-то общему, Мише до поры непонятному смыслу и замыслу. Он не мог представить тогда себе, что в Москве кто-то может просыпаться утром и просто проживать день до вечера, просто идти утром на работу, просто болеть, маяться от скуки, просто выгуливать собаку, просто идти в магазин, просто сидеть дома и не знать, куда бы пойти. За всеми фасадами, стенами и рядами бесчисленных московских окон для Миши не было известной ему жизни. Известная жизнь за стенами и окнами осталась в Архангельске. Он от неё решительно уехал. И никак не ожидал найти её в Москве. А ещё он не ожидал того, что, когда эта обычная и знакомая ему жизнь в Москве обнаружится, Миша обрадуется ей.