Асфальт
Шрифт:
Миша вышел из здания на улицу злой и на Володю, и на себя. На Володю за то, что тот всё-таки оставался самим собой, а на себя за то, что не смог Володе жёстко сказать, чтобы он к нему по вопросам Юлиного наследства не лез и к его юристу не совался. Миша только смог сказать, что его юрист этим вопросом заниматься не будет, но он подумает, к кому можно обратиться.
– Ну зачем, зачем я так ему сказал? – ругал себя Миша. – Он же теперь с меня живого не слезет… Он же теперь мне весь мозг проест с этим юристом.
Миша
– Всё! Надо выпить и закусить, – сказал себе Миша.
Он пошарил по карманам в поисках сигарет, но нашёл только зажигалку. Тут он вспомнил, что сигарет нет ни в пальто, ни в другой одежде, ни в машине. Он забросил зажигалку подальше, даже не глядя куда.
– И ребят ещё приплёл. Песни давай поиграем, – бубнил Миша, садясь в машину, – романтик, ссука! Да и я хорош! Что, не знаю я своего боевого друга?! Да знаю как облупленного!… Заслушался, блядь… Слюни распустил… – ругал себя и всё на свете Миша, уже выруливая на забитый машинами проспект.
Он знал, что Стёпа будет ждать его через час в ресторане, где они договорились. Ехать было недалеко, но вечерние пробки удлиняли дорогу на непредсказуемое время. Миша злобно ударил по рулю кулаком, а следом включил радио.
– …Как раз в этом году мне пришлось дирижировать Брюссельским королевским симфоническим оркестром, – услышал он чей-то бархатистый голос. Этим голосом звучала Мишина любимая радиоволна. На этой волне много говорили о культуре, политике, рассуждали о спорте. – Помню, я прилетел в Брюссель и тут же, прямо с самолёта, поехал на репетицию, – продолжал говорить бархатный голос. – А прилетел я из Нью-Йорка, сильно устал. Может быть, из-за этого я не сразу заметил, что в оркестре какая-то тягостная атмосфера. Чувствовалось, что музыканты никак не могут…
– А напомните, что вы тогда репетировали? – раздался голос радиоведущей.
– О-о! Это была сложнейшая программа. Знаете ли, Шостакович, Стравинский и два современных бельгийских композитора. Для меня их партитуры были новостью, но в Брюсселе хотели услышать и своих авторов. Но проблема была не…
Миша выключил радио.
– Проблема у него с Брюссельским оркестром! И из Нью-Йорка ему было трудно лететь! – в машине Миша говорил сам с собой в полный голос. – Вот ведь, блядь, у человека проблемы! А мы тут с Петрозаводском размудохаться не можем. Он с самолёта прямо на репетицию, а я сегодня напьюсь… Юля, милая, ну чего тебе не жилось-то, а?!! Видишь, у людей какие проблемы? Партитуры незнакомые, оркестры хуёвые… А ты? Ну зачем ты так?! Господи! Чем мы тут занимаемся?…
Миша ехал, и желание напиться становилось всё более отчётливым. Это было редкое для Миши желание. Он мог и умел выпить. Но мог обходиться без выпивки и без малейшего желания выпить по нескольку месяцев. А мог напиться неожиданно для себя и других, имея определённое желание не напиваться ни в коем случае. Но конкретное желание напиться, не выпить, а именно напиться, было очень редким для Миши. А в этот раз оно было сильным и отчётливым. И оно усиливалось.
Миша хотел не отключить сознание
Он доехал до места раньше назначенного времени и стал искать, где бы оставить машину так, чтобы она могла простоять там до следующего дня. Он знал, что будет пьян, когда выйдет из ресторана, а стало быть, машину нужно бросать. Миша, при этом, грустно подумал о том, что завтра он будет обязательно сильно болеть, и для него станет мучением поездка за машиной и возвращение домой. Но поделать уже ничего было нельзя. К водителю, который бы его возил в любое время, Миша привыкнуть не мог и считал личного водителя для себя излишеством и чем-то чересчур взрослым. Отогнать же машину домой и вернуться было долго и страшно неохота.
Ресторан, который выбрал Стёпа, находился на бульваре. Ресторан был модный, и возле него скопилось много больших, одинаково чёрных машин. Миша нашёл подходящее место не сразу и довольно далеко от ресторана. Он заглушил двигатель и посидел в тишине с полминуты. Было ясно, что Стёпы на месте пока нет. Стёпа не отличался пунктуальностью, точнее, он всегда и обязательно хоть маленько опаздывал. К тому же Миша приехал раньше назначенного.
Он посидел в тишине, набрался решимости и позвонил Ане. Аня была уже дома. Миша сказал, что он не знает, во сколько вернётся, но точно не скоро и наверняка пьяный. Аня выслушала его спокойно, сказала что-то вроде: «Что же теперь уже с этим поделаешь…» Но сказала не укоризненно и не равнодушно, а как-то именно спокойно и понимающе сказала. Мише сразу стало легче. Он понял, что по крайней мере проблема возвращения домой и дачи каких-то объяснений решена, а стало быть, эта проблема отпала. Миша почувствовал себя почти благородно за то, что нашёл в себе смелость предупредить Аню, а стало быть, он избежал лжи.
Миша вышел из машины, выдохнул облако белого пара. Секунды три он размышлял, идти ли ему в ресторан с портфелем или нет. Без портфеля было непривычно, а с портфелем бессмысленно. Он бросил портфель в багажник, чуть дольше обычного посмотрел на машину, понимая, что оставляет её надолго. Миша даже успел быстро подумать: «А чего на неё смотреть? Что я высмотрю? И когда куда-нибудь в отпуск еду, как-то особенно тщательно дверь закрываю и смотрю на неё так же. А чего смотреть-то?… Всё! Хватит цепляться за всякую мелочь и хватит уже думать на сегодня… Надо выпить…»
И тут, будто почувствовав эту Мишину мысль, позвонил Стёпа.
– Мишенька, родной, ты где? – услышал Миша Стёпин радостный голос. – Ты можешь мне не верить, но я уже на месте, сижу, тебя жду…
– Не может быть, Сёпа! А я тоже уже подъехал, но заходить не спешу. Я был уверен, что ты задержишься, как обычно…
– А я, как видишь, – засмеялся Стёпа, – сам себе удивляюсь. Ну давай же, подходи уже. Чего без толку толковать?
– А как я тебя найду? – говорил Миша и шёл к ресторану.