Асгард — город богов
Шрифт:
Я вспоминал до утра.
Что там было на берегу тогда? Лачуга. А ведь её потом не стало. Через год, два, три и позднее я наведывался в эти края, но хитрой этой хибарки не встречал. Выходит, и берег тот был для меня одного в тот день? Может, снова попади в ту осень на тот же дикий пляж, я увидел бы хижину, но только желания купаться там у меня так и не появилось до конца отпуска — я уходил совсем в другую сторону. С валькирией вместе. Но это уже другая история. Да, я и не знал тогда, кто она.
И когда я свыкся с мыслью, что женщина эта — валькирия, несмотря на вполне земное имя, когда успел привыкнуть к утреннему шуму за окном и снова прилёг с тайной надеждой уснуть, раздался телефонный звонок. Шумский Михаил Иванович изволил или рано проснуться, или
— Вы хоть читали, друг мой, книгу Зайдлера в переводе с польского? — стараясь быть корректным, спрашивал меня Шумский. — И если читали, почему не обратили внимания на рисунок, выполненный по описанию Платона? Там изображена эта самая столица атлантов, которая не давала мне спать в последнюю ночь. Но это не кельтский крест, как вы изволили выразиться. И даже не простой крест. Ничего общего, вы правильно меня поняли? Ничего общего с крестами всех видов и эпох нет у столицы атлантов!
— Профессор, — обратился я к нему с подчёркнутой учтивостью, — вы разговариваете с человеком, у которого нет докторской степени, но позвольте заметить, что в отличие от докторов и магистров истории, отечественных и зарубежных, я не только прочитал все книги Страбона, но ещё и девять книг Геродота, чего не сделал ни один из тридцати опрошенных мной историков, считающих, отмечу во имя справедливости, Геродота отцом их науки. Но если я прочитал эти начальные двадцать шесть книг и даже понял их, в отличие от тех же наших коллег, то неужели вы думаете, что я не разобрался всего лишь в двух диалогах Платона, где описана Атлантида?
— Ну, я не совсем так выразился, — смягчился Шумский. — Но все же, в чем дело? Я вдруг обнаружил на своей полке книжку Зайдлера. И там — схема. Что это?..
— Отвечу вам по памяти, коллега. В популярной книге Зайдлера, польского атлантолога, действительно изображена схема столицы атлантов. И автор ссылается на Платона. На самом деле ничего общего между описанием Платона и схемой Зайдлера нет, если не считать кольцевых каналов, окружающих царский дворец атлантов и центр города. А Платон писал, между прочим, о мостах, переброшенных через эти кольца каналов. Их нет у Зайдлера. И старый грек не забыл о радиальных каналах, которые, по его словам, то ли примыкали к этим мостам, то ли шли под ними. Скорее всего, верно второе, потому что он сообщает, как земляные валы между кольцевыми каналами прорезали именно для того, чтобы провести водные радиусы. Вы понимаете меня? Ничего этого у Зайдлера нет, он даже не вспоминает о радиусах, кроме одного, который описан Платоном особо. Ну а теперь нужно разобраться, что имел в виду Платон. Уж если он пишет о нескольких радиусах, то будьте уверены: их четыре. Четыре луча у схемы этрусских городов, они образуют направления юг — север, запад — восток. Так же обстояло дело у инков по ту сторону океана. А это возможные преемники культуры атлантов. Так что «С добрым утром!» и забудем о бессонной ночи. Идёт?
— Идёт. Второе… помните? О человеке?
— Помню. Об этом человеке в автомобиле я узнал после событий, узнал случайно. Рассказал вам все. Вы же хотели магии?
— Благодарю.
ЛЮБОВЬ К ВАЛЬКИРИИ
У валькирии был довольно растерянный вид, когда я встретил её во второй раз. Это было тоже на берегу. Я спросил её имя. Она не назвала его. И улыбнулась. Улыбка была тоже растерянная какая-то и потому неожиданная. Что-то во мне озадачило её. Валькирия не могла иначе. Нами руководила внешняя сила. Все изучают знаки Зодиака и верят. Но есть ещё знак встречи с неизвестностью. Именно так. Я не знал, что она валькирия. Если бы я жил три тысячелетия назад, может быть, я стал бы первым, кто на основе древнейших преданий возродил к жизни этот мифологический образ. Я опоздал. Но у меня есть все основания завершить параллель между Лидией и валькирией. Особенно сейчас, когда калачакра — волшебное колесо древних — повернулась на некоторый угол.
Лицом к лицу лица не увидать. Поэт прав.
В этом одна из главных тайн калачакры.
Я шёл за ней следом. Догнал. Куда-то приглашал — сразу в четыре места, наверное. Это-то уж объясняется не калачакрой, а смущением. Простительно. Меня бы поняли, если бы её увидели тогда, семнадцать лет назад. Не уверен, правда, относительно литературных критиков. Нашли бы изъяны. Более уверен в критиках от искусства: у них шире диапазон восприятия. Прошло восемь дней со дня моего возвращения из Асгарда. Конечно, я ещё не знал этого. Галлюцинации
— и все, ничего другого для меня тогда не существовало.
Только теперь вот я обобщаю: уж не та ли самая воля в образе валькирии перенесла меня туда с берега, а потом раздумала и вернула?
Какая разница в уровнях восприятия сейчас и тогда!..
Когда мы оказались на пляже рядом, валькирия спросила:
— Откуда эти шрамы и ссадины? Я ответил. Купался, мол, не совсем осторожно. Сейчас остался всего один заметный шрам и два поменьше. Это когда меня перебросило через камень. Я видел кровь на гальке, мои ноги кровоточили. Думаю, на камне были прикрепившиеся мидии. Их раковины очень острые. Судя по всему, на этих раковинах были какие-то полипы, я их видел много раз: белые маленькие ракушки поверх чёрной мантии мидий. Может быть, они помогли мне — шрамы были не такими глубокими.
Откуда она? Только читая «Старшую Эдду», я нашёл похожее. Прорицательница вёльва рассказывает: «Видела дом, далёкий от солнца, на Берегу Мёртвых, дверью на север; падали капли яда сквозь дымник, из змей живых сплетён этот дом».
Дверь той хижины действительно выходила на север. Что касается змей, то на них вполне похожи хворостины плетня, жёлтые и коричневые, иногда с крапинами и полосками. И потом, если бы дом не был сплетён из змей, которые расползлись, то как объяснить его исчезновение? Конечно, остаётся лазейка для острословов: это не дом, а хибарка, и её снесли. Да будет им известно, что па Черноморском побережье тогда лачуг не сносили. Остаётся все же неясность, которая на удивление точно повторяет неясность с текстом «Старшей Эдды», ибо никому достоверно не известно, что за дом имела в виду вёльва и почему он исчезает в других текстах и песнях о богах и героях.
Раньше я этого не знал. Не обратил внимания и, на поразительное совпадение. В моем столе с тех давних пор хранится большой нож, который я купил в ларьке, справа по дороге на городской пляж. Дело в том, что в «Песне о Хельги, сыне Хьёрварда» мимо кургана скакали девять валькирий, и одна из них, самая статная, обратилась к Хельги: «Поздно ты, Хельги, воин могучий, казной завладеешь и Редульсвеллиром, — орёл кричит рано,коль будешь молчать; пусть даже мужество, Хельги, проявишь!»
В этих строках не все гладко с точки зрения стиля, но таковы особенности поэтических текстов того времени.
…И тут же красавица валькирия сообщает Хельги:
«Мечи лежат на Сигарсхольме, четырьмя там меньше пяти десятков, и есть один, лучший из лучших, золотом убран, — гибель для вражеских копий. С кольцом рукоять, храбрость в клинке, страх в острие помогут тому, чьим он станет. На лезвие змей окровавленный лёг, другой же обвил хвостом рукоять».
Меч для Хельги, возлюбленного валькирии.
Нож для меня. Тоже подарок валькирии. Это ведь Лидия подвела меня к ларьку, который мне тогда не напомнил ни о местечке Сигарсхольм, ни о необходимости завладеть казной и Редульсвеллиром, то есть прекрасной землёй. Два змея на мече — рисунки, украшающие его лезвие и рукоять. На моем ноже именно два завитка. И я не без изумления обнаружил позднее, что их надо понимать как стилизованные изображения змей. Мечей было сорок шесть. И в коробке было примерно столько же ножей. Сейчас я бы пересчитал их, это очень важно. А осталось только воспоминание: груда ножей в коробке. Один из них стал моим.