Аш. Пепел Ада
Шрифт:
Полтора года назад был убит Руаха Эш, полтора года назад Аша провозгласили отцеубийцей и объявили на него охоту. Самую настоящую травлю. Его лишили всего: наследства, титула, земель, рабов, наложниц. Жизнь байстрюка стоила десять миллионов золотых дуций, в такую сумму оценили его голову родные братья. Твари, которые сговорились против него еще до этого проклятого турнира и одна из этих тварей убила отца. Все было продумано еще до того, как Аш согласился на турнир, до того, как выехал из Огнемая. И напали на них в дороге не Эльфы Балместа. Веда была права. В то роковое утро решения принимались молниеносно. Аш не думал правильные они или нет. Его когда-то учили не думать, а действовать. В бою только так, иначе останешься без головы или с развороченной грудной клеткой. А это несомненно война. Ее начало. Тогда это было начало, а сейчас кровопролитная бойня, которую байстрюк объявил своим родственникам, длиной в полтора года.
Аш вырезал сердца охранников с такой скоростью, что те даже не успели удивиться или испугаться. В башне еще
У Аша оставались считанные минуты убираться из цитадели и уводить с собой тех, кто хотел и мог уйти вместе с убийцей Короля Демонов. Тех, кто ему верил.
Спустя час небольшой отряд во весь опор скакал к Мертвому озеру, чтобы укрыться в гуще Проклятого леса, который простирался к скалам до самого Асфентуса, через границу Менемая с миром смертных. Тогда их было всего десять, из них трое — женщины. Только шесть воинов в то утро ушли за байстрюком. Остальные либо были убиты на турнире, либо остались в Огнемае. Тогда еще целом, но уже осажденном Беритом с его армией, в день смерти отца.
Горстка демонов-беглецов разбили лагерь прямо в лесу. Временное пристанище. В тот момент все еще верили, что это ненадолго, что ситуация разрешится, что найдутся свидетели. Эта надежда растаяла очень быстро. Никаких свидетелей, если они и были, то им закрыли рты навечно. И все тайны гниют вместе с телами, выброшенные или закопанные в землях вокруг Цитаели.
Более того, Сеасмил сказал, что "видел" в своих видениях, как Аш отрезает голову отцу и выковыривает сердце из его груди. Проклятый вонючий пес. Ублюдок и лизоблюд. Он не простил обиду, затаил ее и вонзил нож в спину своего воспитанника, которого сам же и вырастил диким зверенышем, голодным и жадным до крови монстром, который не знал ничего кроме войны. Она ему заменяла и мать, и отца. По сути рабом. На вечной службе у высокородной семейки с неистребимым чувством собственной второсортности. Огнемай продержался около месяца в осаде. Дозор дворца не сдавался до последнего, а потом бастионы рухнули под натиском подоспевшей армии Асмодея. Почти все воины и их семьи бежали через подземные ходы дворца, город сдали братьям. Ашу доложили об осаде Фиен и Тиберий. Они нашли лазейку в город и именно тогда, стиснув челюсти Аш отдал приказ сжечь Огнемай. Не отдавать город врагу. Остались только плиты и стены. Дворец испепелили изнутри. Миена исчезла, и никто не знал куда она подевалась. Аш надеялся, что его, далеко не глупая, жена бежала к своему отцу. Байстрюк предупредил своих, как только удалось покинуть пределы цитадели.
Беглые демоны вскоре присоединились к отряду Аша. Фиен и Тиберий отыскивали воинов и приводили во временный лагерь. Их жизнь стала сплошной дорогой. Скачкой по скалистым дорогам, в дебрях леса. Они путали следы. Скрывались, прятались, голодали. Скалы Аргона встретили их ледяным холодом, отсутствием воды, еды. А по их следу беспрерывно шли солдаты нового правительства Мендемая. На трон взошел Берит. Он мечтал загнать мятежников в угол и истребить всех до одного, но он недооценил способность Аша вести партизанскую войну и путать следы, заманивать преследователей, чтоб потом резать и кромсать на части, оставляя за собой гору трупов.
А в скалах прятались отряды Эльфов-лазутчиков, они добывали хрусталь. Смертоносное стекло из которых изготавливали орудия, способные уничтожить любое существо высшей расы. Отряд вскоре отбил несколько рудников и через несколько дней они уже изготавливали мечи для себя. Пленных эльфов казнили тут же и отрезанные эльфийские уши, привязали к лукам седел и отправили к Балместу. Если только изнуренные животные донесли посылки до дресата.
Ашу потребовалось чуть больше двух месяцев чтобы принять решение. Те самые два месяца, когда он все еще не хотел думать, что это конец, что он изгнанник из собственной семьи и дороги назад не будет. Решение было принято, когда Асмодей и Берит обезглавили всех оставшихся в живых жителей Огнемая. Всех до единого и дворец занял сам Берит.
После этой ночи и началась война, та война, которую видимо, братья не ожидали от ублюдка, родившегося от смертной. Они считали, что ему не хватит яиц пойти против них. Превышающих многочисленность воинов Аша в несколько десятков раз.
Но Аш собрал огромную армию в течении полугода, захватывая вишту за виштой. Нападая на обозы с рабами и пленными, опустошая Арказар смертоносными набегами на торговцев. Он пополнял свои ряды. С этого момента Аш не был больше верховным демоном, он стал предводителем мятежников. Отряд рос с каждым днем, точнее с каждой ночью. Они выходили в поход, брали очередную вишту, каменоломню, рудник, вытаскивали смертников из-под мечей палача и возвращались в скалы Аргона.
Братья выставляли патрули на дорогах, целые отряды охраняли вишты и торговые точки, стратегически важные объекты, но разве кто-то может сдержать тех, кто осатанел от рабства и мечтал изменить жизнь в Мендемае? Тех, кто вдруг почувствовали воздух полной грудью и скинули ярмо невольников? Озверевших от запаха крови, побед и беспредела, восставших мятежников, особенно если ими руководил тот, кто знал все слабые и сильные места армии Братьев, так как сам обучал ее воинов и часто вел в бой?
Аш хотел устроить переворот, он шел именно к этой цели. Уверенно, медленно, методично. Как только отряд достигнет тех размеров, которые смогут противостоять одному из городов — Аш начнет брать не только вишты. Он пойдет на Юг, к Огнемаю, сжигая все на своем пути. А сейчас у него была своя стратегия и имя ей хаос. Никакой системы. Никакой логики в нападениях. Всегда в разных местах, в разное время суток. Это снижало возможность устроить мятежникам засаду к нулю.
Отряд укрывался в пещерах, которые приспособили для жизни, а через какое-то время превратили в не менее шикарные хоромы, чем во дворце. Грабежи торговых обозов, набеги на владения знатных семей пополняли казну мятежников и улучшали условия жизни. Мечи из хрусталя выковывали ежедневно и выдавали воинам, которых обучали мастерству ведения боя сам Аш и Фиен с Тиберием. Они почти не несли потерь. Любое из нападений было продумано до малейших деталей заранее. Аш берег каждого из своих. Ведь в отряде были не только демоны, а вампиры и ликаны, они слабее, но их обучали особой технике, как убить сильного противника всего лишь одним ударом, потому что на второй шансов не будет.
Вот так переворачиваются все жизненные ценности. Аш вырос в одном мире, а теперь создавал свой собственный свободный мир. Они шли за ним. Все те, кто раньше боялись и ненавидели, все те, кто падали на колени от звука его голоса или имени сейчас готовы были сдохнуть за него, потому что он подарил им свободу. Вот она самая ценная валюта, намного сильнее звона дуций и страха.
За свободу готовы умирать и сильные, и слабые. Никто не хочет быть рабом вечно.
Аш смотрел на шпили дворца, сжимая кулаки — Огнемай вернется к нему. Рано или поздно он станет основным городом Мендемая или Аш не Аш вовсе, а жалкое ублюдочное дерьмо, каким его считают венценосные братья. За эти полтора года многое изменилось. Изменился он сам. Изменился настолько, что сейчас не узнавал себя, а точнее он не понимал, как мог жить теми ценностями, которыми жил когда-то. Теми ложными, лицемерными истинами, которые в него вложили уста предателя, внушавшего маленькому байстрюку, что нет в этом мире любви, нет жалости, нет верности, что все они звери и он должен быть самым свирепым из этих зверей, самым жутким и безжалостным. Впрочем, спасибо Сеасмилу, именно благодаря этому Аш жив, жива его женщина и живы его воины. Великое предназначение байстрюка править Мендемаем. Сеасмил взывал к тщеславию, к жажде власти, к алчности и кровожадности. Он взращивал эти чувства в маленьком Аше, как возделывают почву пахарь, дабы та дала урожай, только вместо пшеницы восходили червивые отростки самых низменных эмоций. Грязь и низость. Но видимо эту почву плохо возделывал, она дала совсем иные плоды. Точнее в нее упало семя совершенно чуждое для таких тварей, как демоны. Крошечное белое зернышко, среди черной трясины. Хрупкий, тонкий зачаток, того, что по сути вообще не должно было появится даже близко возле одного из самых жестоких демонов — любовь женщины, и то, что эта любовь способна сотворить с монстром, как высоко его поднять над самим собой. Она сводила его с ума, она манила, затягивала с свои сети, опутывала и в тот же момент отогревала, распаляла, поджигала. Шели подарила ему то, чего он никогда не знал. Значение двух важных слов в жизни каждого — нежность и любовь. Если огненный цветок в его сердце, который прожигал ему грудь, мешал дышать, думать, и в тот же момент наполнил его жизнь всеми цветами радуги называется любовью, то Аш способен разодрать свою грудную клетку и подарить Шели этот цветок вместе с сердцем. Когда он смотрел в ее голубые глаза, полные нежности — да, теперь это слово ассоциировалось со светлой лазурью женских глаз, которые наполнялись слезами при виде его ран, которые темнели от срасти, когда ее тело извивалось под ним, блестящее от пота, дрожащее от наслаждения, бьющееся в экстазе от каждого проникновения. Он больше не боялся причинить ей боль, не потому что верил себе, а потому что она верила ему. Это оказывается важно до безумия, когда тебе доверяют. Он смотрел в ее глаза, которые горели и блестели, как самый драгоценный хрусталь Тартоса. Для него. Все только для него. Нежность в ее губах, которые он целовал с упоением и которые касались его самого, скользили по его телу и отдавали. Так много отдавали, что Ашу больше не хотелось отнимать, он захотел отдавать и сам. Ей. Все. Даже свою жизнь. В обмен на легкие касания тонких пальцев, веселый смех, ласковый шепот, хриплые стоны, крики и везде в них он слышал свое имя: "Аш…любимый, мой Аш…мой…мой…мой". Да ее. Только её. "Любимый" он никогда не слышал этого слова, его никогда, и никто так не называл. Все другие женщины перестали существовать. Они стали бесполыми. И они не могли подарить ему наслаждение. Не такое, как с ней, когда вместе с диким оргазмом сердце заходится в агонии вместе с телом.