Ашборнский пастор
Шрифт:
Этот гроб был из разряда тех, какие делают для самых последних бедняков.
Сколочен он был из некрашеного дерева и к тому же неплотно, с просветами между досками.
О дорогая моя маленькая Бетси, как неуютно будет внутри него твоему столь хрупкому телу!
Я уткнулась головой в холодную грудь дочери и разразилась рыданиями.
Но вскоре сквозь слезы я услышала, что ко мне как будто бы кто-то обращается.
Я подняла голову.
На пороге стояла старуха.
Я
– Да пребудет с вами Господь, добрая женщина! – сказала мне она.
– Хорошо, хорошо! – прервала я вошедшую. – И что дальше?.. Вы же знаете, я бедна и не смогу дать вам милостыню.
– Я пришла вовсе не милостыню у вас просить, добрая женщина: я пришла завернуть в саван вашу дочь.
– Вы? Завернуть в саван мою дочь?
– Ну, конечно! Мне за это заплатили, а если деньги получены, надо приниматься за дело.
– Но кто же вам заплатил?
– Господин пастор. Пастор! Опять пастор!
– Но почему он в это вмешивается? – воскликнула я.
– Дело вот в чем: так как вы у него живете…
– О да, к несчастью… Я это знаю!
– Так вот, он боится…
– Боится? За кого?
– За жену и детей.
– И чего же он боится?
– Заражения.
– Заражения?
– Да, ведь мисс Элизабет, вы хорошо это знаете, умерла от заразной болезни; так что пастор по чьему-то совету решил похоронить вашу дочь без промедления, а затем сжечь все вещи, какими она пользовалась.
– Похоронить мою дочь без промедления! Сжечь все вещи, какими она пользовалась! Что это вы такое говорите?
– Говорю правду. Болезнь у нее была заразная, а доказывается это уже тем, что корова, дававшая молоко для вашей дочери, сдохла, а вторая корова заболела. Так что надо поторопиться с погребением вашей дочери, чтобы зараза не распространилась по всей деревне.
Я перевела взгляд на это тело, словно хранимое божественным дыханием: утратив красоту жизни, оно обрело красоту смерти.
– О Боже мой, Боже! – вырвалось у меня. – Неужели же люди так и будут преследовать меня до самого конца?!
– И к тому же, – продолжала старуха, – этот достойный господин Драммонд (так звали пастора) – да хранит его Господь! – поторопился отправить подальше отсюда свою жену и сыновей.
– Где же они?
– Не знаю; быть может, в Милфорде или в Пембруке, куда он их отослал, опасаясь заразы. Бедная госпожа Драммонд, она так любит своих детей, что умерла бы, если бы потеряла одного из близнецов!
– Она не умрет, ведь я не умерла, – возразила я. – Ладно, идите!
– Но я пришла завернуть тело вашей дочери в саван…
– Вы пришли завернуть тело моей дочери в саван,
– Разумеется.
– Так что же сами вы не боитесь заразы?
– То-то и оно, что боюсь.
– Тогда почему же вы подвергаете себя опасности?
– Потому что это мое ремесло, добрая женщина.
– Скверное у вас ремесло, если оно вынуждает вас подвергать себя такой опасности! – заявила я не без насмешки.
– Что вы хотите, – смиренно отозвалась старуха, – ведь надо же как-то жить.
И она подошла к кровати моего ребенка. Но я встала между ней и телом Бетси.
– Благодарю вас, бедная женщина, – сказала я ей, – за то, что вы хотели позаботиться о моей дочери, хоть и не бескорыстно; но никто, кроме меня, не коснется моей дорогой мертвой девочки.
– Но господин пастор заплатил мне.
– Скажите ему, что вы выполнили вашу погребальную работу, и деньги, которые вам была даны, останутся при вас.
– В таком случае, все к лучшему… К вашим услугам, добрая женщина.
– Прощайте! Старуха ушла.
Итак, это пастор заставил выкопать могилу; это пастор заказал гроб; это пастор прислал женщину, чтобы она подготовила умершую к погребению; это пастор торопил с похоронами – и все это из опасений за здоровье жены и детей.
Удивляло меня и то, что оба эти злые близнецы с таким равнодушием отнеслись к смерти моей дочери.
Что я видела все яснее во всем происходящем, так это то, что меня принуждали расстаться с дочерью на день раньше, чем я предполагала.
Если бы я попыталась бороться за то, чтобы дорогая мне покойница оставалась у меня в доме еще сутки, мне воспротивилась бы вся деревня.
Так что я начала обряжать умершую.
Я расчесала ее прекрасные длинные волосы и расположила их справа и слева вдоль тела.
Они протянулись ниже колен.
Я скрестила руки Бетси на ее груди.
Выбрав в шкафу самую тонкую из оставшихся у нас простынь, я начала зашивать саван с ног, чтобы видеть дорогое лицо как можно дольше.
Приблизившись к лицу Бетси, я остановилась.
Я не хотела лишать себя возможности видеть это ангельское личико до самой последней минуты.
Впрочем, мне надо было сделать кое-что другое.
Я взяла подушку, с детства служившую Бетси, и положила ее в гроб.
По крайней мере, теперь ее голова будет покоиться на мягком.
Затем, взяв Бетси на руки, я уложила дочь на ее последнее ложе.
Господи Боже мой, почему это последнее ложе столь узко, что в нем не найдется места для двоих?!
В это мгновение в комнату вошли ризничий и столяр.