Аскольд и Дир
Шрифт:
– В выгоде Русь!
– выкрикнул неугомонный Вяхорь.
– В выгоде, в выгоде, - загомонили бояре; каждый из них уже подсчитывал в уме, какую прибыль получит от продажи своего товара.
– А как же гибель воинства? С нас народ киевский спросит, - пытался было вмешаться степенный Драгомир.
– На то воля богов!
– подняв руки к потолку, произнёс Дыбко.
– А как же без малого двенадцать тысяч загубленных душ?
– почти истерично выкрикнул Драгомир.
– А как же слезы тысяч матерей, жён и сестёр? О них забыли? Только прибыли
– Эка хватил!
– всплеснул длинными руками Дыбко.
– Да мы всё время только о нём и думаем!
– Думаете… как в карман себе положить, - съехидничал Вяхорь.
– Наверно, ты разболелся о нём. То-то своих сельчан-закупов голодом едва не уморил!
– вскинулся Басарга.
– Тихо, тихо, - примирительно проговорил Довгуш.
– Так мы ни о чём не договоримся. Ясное дело, что народ нам нужен для наших целей. Это где ж такое было, чтобы правители заботились в первую очередь о народе? Они хлопочут о своих интересах. А про нужды народные говорят просто так, для красного словца. Так было, так будет всегда.
– Истинно, истинно, - дружно подтвердили думцы.
– Пусть властвуют Дир и Аскольд!
На другой день Аскольд вместе с Кевкаменом стали прогуливаться по Киеву, выбирая место для будущей церкви. Наконец Кевкамен сказал:
– Вот тут должен стоять храм Божий. Возвышенное место, издалека будет виден. И прекрасная картина открывается на могучую реку Днепр и заднепровские дали. Здесь стоял Андрей Первозванный, предрекая великое будущее городу.
– Это место народ называет Угорской горой, - пояснил Аскольд.
– Из камня бы надо возвести церковь, - продолжал грек.
– Нет у нас пока столько кирпичей, - ответил Аскольд.
– Только для печей производятся. А остальное строим из дерева. Как видишь, и дома, и терема, и крепостные стены - все деревянные. А возведём мы быстро. У нас каждый мужик - плотник, имеет необходимые плотничьи принадлежности. В Киеве много христиан, кликнем - придут трудиться безвозмездно. Я выделю из своих средств плату работникам из числа язычников, может, кто-то из них, общаясь с христианами, перейдёт в Истинную Веру.
– Угодные Богу начинаешь ты, брат Николай, творить дела на земле Русской.
Слух о греческом христианском священнике, решившем построить храм, быстро распространился по Киеву. По преданию, на вече народ пригласил Кевкамена рассказать, чему он хочет учить их. Кевкамен открыл Евангелие, переплетённое в толстые пластины на золотых застёжках, и стал говорить о Спасителе и его земной жизни, а также о разных чудесах, совершаемых Богом, о чём известно по Ветхому Завету. Русы, слушая проповедника, сказали:
– Если мы не увидим чего-нибудь подобного тому, что случилось с тремя отроками в огненной пещи, мы не хотим верить.
Без колебания служитель Божий смело ответил им:
– Мы ничтожны перед Богом, но скажите, чего хотите вы?
Они просили, чтобы было брошено в огонь Евангелие, и обещали обратиться в христианскую веру, если оно останется
Тогда он воззвал:
– Господи! Прослави имя твоё перед сим народом!
– и положил книгу в огонь.
Евангелие не сгорело, лишь оплавились края переплёта. После этого, многие из присутствующих, поражённые чудом, крестились… [2]
[2] Легенда излагается по В. Афиногенов. Аскольдова тризна. М.: АСТ, 2005. С. 127-128.
Церковь была построена через два месяца. Кевкамен внёс в неё единственную икону, привезённую им из Византии, и прикрепил её к иконостасу. Затем затеплил свечи, и в церкви наступил тот полумрак, который располагал к сокровенной и задушевной беседе.
Аскольд спросил:
– С детства я знаю, что со смертью душа не умирает. Но вот возвратится ли умерший человек на землю, как об этом говорит Святое Писание?
– Верю я в слова Бога Нашего, - ответил спокойно Кевкамен, - который сказал про это так: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрёт, оживёт…»
Кевкамен освятил церковь и дал ей имя Святого Николая. На богослужения сначала приходили только христиане, а потом Аскольд стал замечать, что стали являться и те, которые верили в Перуна и других богов, и таких становилось всё больше и больше.
XIV
Вяхорь и Есеня поженились летом, и он поразился переменам, которые произошли в ней за короткое время: она стала деловитой, распорядительной, тотчас взяла верх над ним и при первой же возможности показывала свой начальственный нрав. Едва он переступал порог дома, как она указывала ему:
– Башмаки - сюда, одежду - на вешалку. И не топчись, только что полы челядь мыла. Проходи в трапезную, там тебя ужин ждёт.
Ему почему-то нравился её повелительный тон, и он покорно шёл в указанном направлении.
Она тотчас прибрала в свои слабенькие ручки всё боярское хозяйство Вяхоря, слуги у неё завертелись, как в беличьем колесе. С утра до вечера Есеня никому не давала покоя. Они у неё драили полы, мыли окна, подметали дворы, скребли коней, она их сопровождала на поля и успевала проследить, как они там работают. Вяхорь только удивлялся, откуда у неё силы берутся.
Когда он пришёл с заседания Боярской думы, она по привычке встретила у входа, строгим взглядом проследила за тем, как он разделся и разулся, и провела к накрытому едой и питьём столу.
– Рассказывай, как там отстегали Дира за погибель войска.
– А почему только Дира, а не обоих - Дира и Аскольда?
– Потому что заводила всему походу - Дир, это знают все.
– Верно. Пытались ругать только Дира.
– Пытались? Он столько угробил людей, а вы - «пытались»? Кто у вас в думе сидит - малодушные, мягкотелые рохли?