Асмодей. Бегство с Нибиру
Шрифт:
С тех пор они не виделись. Говорили, что они с мужем уехали из Нибиру куда-то по местонахождению его службы на севере. Не виделись, до самого того дня, когда он унижаемый градскими придворными, вынужден был сносить оскорбления. И среди всей этой веселящейся толпы, пялящейся на него, он не мог не заметить взволнованных глаз, ибо хозяйка их, сидела подле градоначальника – жирное, обрюзгшее тело которого, восседало в самой среде. Он узнал ее, и от него не укрылось, то, что и она его узнала. Поэтому он не сглотнул обиды на мерзкие пожелания ее спутника, и не стал отмалчиваться на оскорбительные требования сановника-лизоблюда и выполнять их – как наверно должен был, но ответил дерзко, да так, что теперь наверняка поплатится за это, если не головой, то свободой. Ну, уж нет, свободу им у него не отнять, уж лучше смерть.
Свет, ворвавшийся в темницу, своей яркостью
5. Милость и справедливость.
Повозка скрипя, нехотя поколесила вкруг города к посадам в сторону бедняцких пределов. Мрачный Пузур, покрикивая на заленившихся ослов, был зол от негодования. Что можно насобирать у этих оборванцев? Две лепешки и пригоршню зерен? Когда начальник стражи, запросил у него вдвое больше серебряных ги, чем брал обычно, он не знал, как быть, все что они скопом смогли насобирать, едва хватало на покрытие сборов на прежних условиях. А все этот проклятый новый энси, назначенный единодержным лугалем, будь они неладны с их ненасытностью. Все это у них называлось борьбой с мздоимством.
– Чем больше повышаешь мздоимцам плату, тем меньше они будут брать; чем меньше будут просить, тем меньше будут давать. Какой «мудрец» это придумал? Всем известно, что жадный, чем больше жрет, тем прожорливее становится. – Бурча под нос, ругался он, пытаясь разобраться в их мыслях. – А это «мудрое» решение, об изничтожении мздоимства вообще? Этой заразы, проедающей все земли благородных людей. Они решили с особой строгостью карать тех, кто вынужден взятку приносить, чем тех, кто эту взятку требует. Как?! Я спрашиваю: Как?! Как, это поможет покончить с ней?! – Кричал он уже взахлеб. – Неужели вдове погибшего воина – настоящего гира, вынужденной обивать пороги, неприятностей достанется больше, нежели борову, объедающемуся на доходном месте и требующему у нее мзду? Как это можно понять? Объясните мне, может быть, я старый, совсем выжил из ума, что не пойму всей мудрости наших властителей?!
– Алга, не стоит, так громко. – Только и мог сказать, озираясь по сторонам, обеспокоенный Гир, сидевший рядом с ним на передке.
Но, не угомоняясь, Пузур обратился к нему, ища поддержки, спрашивая, не боясь быть услышанным:
– Вот скажи Гир? Ты бывший воин каламских зштов, ты славно бился на чужбине за наше отечество. Согласился ли бы ты посидеть на колу, за то, что ты дал мзду, которую с тебя требовал мытарь – когда он, сдиравший, с твоей семьи по три шкуры пока ты воевал, взял с тебя ее, чтобы по твоему возвращению не содрать четвертую – отделается испачканным набедренником, и дальше продолжит обдирать людей?
Помрачнев в лице, старый вояка сказал:
– Не надо про это Пузур, ты прекрасно знаешь, чем он отделался, и что стало со мной.
– Прости, что я напомнил тебе про это. Но не показательно ли, что тот, кто вынужден был дать, чтобы тот, кто должен выполнял свои обязанности и не злоупотреблял ими, в итоге оказывается виноватым и скрывается как последний вор, а тот, кто брал, продолжает брать у других? Видишь, и тогда мздоимцам это сходило с рук, а представь, что будет теперь. И хоть с тебя сняли обвинения, когда община заплатила за тебя, никто не в силах вернуть тебе жену, ушедшую к другому пока ты скрывался.
– Не надо, прошу тебя. – Взмолился Гир, ели сдерживаясь от слез.
– Не жалей о том, кто не берег – не обращая внимание на горестное настроение товарища, продолжал вожак – если бы любила, дождалась бы.
– Не надо так про нее. Я сам виноват, что смалодушничал тогда и оставил поселение. Столько ждать мужа с войны и снова потерять, дожидаясь в неизвестности, не зная жив ли я. Что ей оставалось делать? – В отчаянии спросил Гир.
– Не вини себя. Если б ты не бежал, тебя уж наверняка, никто бы не увидел больше. А она, зная, что ты делаешь все, чтобы вернуться, все равно не стала ждать. Ну, ничего, – подбодрил старик, видя, что его собеседник совсем пал духом – пусть теперь ты не воюешь, не сеешь и не пашешь, но ты все равно остаешься свободным, даже свободней чем был. Так цени это. Вот накопим достаточно средств, станет маленькая Нин старше, и мы сосватаем ее тебе.
Расстроенный Гир, соскочив с передка, дальше сопровождал повозку рядом уже пешком. Нин между тем, мирно посапывала в возке, не подозревая о замыслах на ее судьбу Пузура.
***
– Нануум!! Отдай сам, это мракобесное творение! – Послышалось снизу. Ваятель узнал голос Силиг-Силига, своего заклятого соперника. – Отдай, и мы вместе разрушим его и разойдемся друзьями! Оно овладело тобой, но у тебя еще есть возможность вырваться из цепких объятий темных гулла!
Взглянув с узкого проема вниз, Нанум среди беснующейся толпы, увидел блиставшую в свете огней, бритую голову Силиг-Силига.
– Убирайтесь! – закричал он – Здесь нет никаких гулла!
– Отдай нам то богомерзкое творение, которое ты делал под их гнусным наущением!
– Уйди по-хорошему Силиг-Силиг! Не то, я не ручаюсь за твою паршивую, полную зависти и скверны головешку!
Разбогатевшего за счет влиятельных заказчиков, прельщаемых изображением их в наилучшем виде, Силиг-Силига это задело за живое. Он тщательно скрывал свою зависть к умению Нанума в простых вещах находить значимое и с легкостью воплощать задуманное, и всем видом показывал презрение к сопернику, наоборот, рассказывая всем вокруг как Нанум ему завидует.
– Ты сам завидуешь моему успеху, мелкий завистник! – Крикнул он, выглядывая из-за спин.
Нанум наоборот считал несправедливым, что бездарь, лепящий свои творения так же быстро как пекарь стряпает лепешки, не задумываясь о возвышенном, пользуется большим спросом, чем тот, кто над каждым своим творением корпит, обливаясь потом, как повитуха над роженицей, помогающая появиться на свет божьему созданию.
– Успеху?! Да я предпочту умереть под забором, чем иметь успех продажной женщины!
Видно было, как внизу, раскрасневшись, его закадычный «собрат» по резцу, заметался от злобы. Заметив, что его слова возымели действие, ваятель торжествующе высунулся в окно.
– Уходите, пока я не обратился к стражам! – Прокричал он.
– Я сам вызову стражей, и они тебя вытащат, вместе с твоей богомерзостью, грязный поклонник Тиамат! – отвечал ему снизу Силиг-Силиг.
Возможно, все бы и закончилось перебранкой, но тут в сторону учеников Силиг-Силига, не решавшихся на приступ, полетели камни. Откуда они летят, никто разбираться не стал, вооруженные дубинками ученики бросились выламывать двери, в свою очередь рабы и немногочисленные ученики Нанума бросились их защищать. Не надеясь пробиться сквозь крепкую дубовую дверь, осаждающие начали кидать камни в сторону обиталища «богомерзости». Хозяин этого обиталища, победно высунувший голову, чтобы снова крикнуть что-то обидное, получив камнем в лоб, вынужден был спрятать ее обратно и больше не показываться; лишь обсыпающееся здание, глядело облупленными стенами на беснующихся людей. Сверху, защитники верные хозяину, также отвечали градом камней, гораздо удачней попадая в незащищенные тела осаждающих. Не выдерживая давления и работы орудий каменотесов, дверь все, же поддавшись, сорвалась с петель. Ликующие ученики Силиг-Силига, подначиваемые наставником, ворвались в помещение вооруженные тесаками и дубинками, однако внутри нападающих встретило достойное сопротивление. Не имея возможности размахнуться для удара в узком проходе, осаждающие получали ощутимые тумаки по телу и несносные удары по голове и лицу, больше всего доставалось непокрытым головам, разлетаясь в разные стороны, кровь забрызгивала стены прохода коптившегося от едкого дыма светильников. Сошедшимся лицом к лицу врагам, из-за тесноты не оставалось ничего другого, как ухватившись, за шеи друг друга, стараться придушить противника; либо тыкая достать их палками, или просто, в ожесточенном бессилии, пытаться ногтями исцарапать ненавистные лица, вырывая бороды и волосы с немногих косматых голов. И послышались в полутьме прохода, крики проклятий и хрипы удушаемых; полетели вырванные клочья волос и выбитые зубы. В теснине потасовки, уже нельзя было понять, кто свой кто чужой, противники знали только, что тот, кто впереди напротив, это враг. Явно проигрывая подготовленным к обороне защитникам, нападавшие служители прекрасного, думали теперь лишь о том, как бы выйти из этой заварушки живыми и невредимыми. Вынужденные отступить, под улюлюканье учеников Нанума, чья очередь теперь пришла ликовать, они вырвались из дома, с той же скоростью с какой ворвались в него. За ними тут же встала выломанная дверь, и послышались звуки заставляемой утвари. Видя их бесславное бегство и ожесточенное сопротивление защитников дома, расстроенные поборники добродетели, начали покидать место побоища. Побитые и израненные – отступившие, потирая ушибы и прикладывая к кровавым ранам, оторванные одежды, уходили злые, угрожая кулаками в сторону ненавистного дома и обещая еще вернутся. Вслед им неслись издевательские возгласы победителей их маленькой битвы.