Асмодей. Бегство с Нибиру
Шрифт:
Оттолкнув его обратно, он вытянул одноногого мальца.
– А у этого мальчика не осталось никого, и сам он чудом остался жив, когда протоку, которую рыли по приказу энси, прорвало, и вязкой жижой накрыло всю его деревню. Там то, под грязью его и нашли мои люди, при этом у него была сдавлена нога, так, что пришлось ее отрезать, дабы не допустить заражения. С тех пор он среди нас. И таких как они здесь много, все они нуждаются в помощи, а один, я не в силах этого сделать. – При рассказах об их судьбах, у него было такое благородное выражение на лице, полное сострадания и жалости, что действительно можно было подумать, что он это из лучших побуждений взялся помочь немощным людям.
Поняв бессмысленность, что-либо объяснять о своем звании и значении, абгал сказал только, что сожалеет, но вынужден отказать, так как связан уже словом с тем человеком, которого они величают Козлобородым. Погрустнев, резаный лугаль промолвил:
– Да, конечно. Должно быть, он из-за этого и взял вас под свою защиту. Не быть мне больше лугалем, если я и впредь не смогу предугадывать такие вещи.
– У нас, вам будет небезопасно, – слукавил он, опасаясь держать подле себя, не подчиняемого ему колдуна Козлобородого. – Вас отведут в дальние и потому спокойные наделы, но вы должны поклясться, что не будете ничего делать во вред мне.
Успокоенный, заверением гостей, что они не враги, людям заботящимися об обездоленных, лугаль нищих распорядился подготовить им все необходимое.
– С вами, для вашей безопасности, пойдет мой человек. – При этих словах он подозвал какого-то бойкого паренька и двух здоровяков. – Они вам помогут, добраться без приключений.
***
Окраина и впрямь оказалась вполне сносной для проживания тем, кто решил укрыться в тиши, вдали от любопытных глаз. Да и местные жители, измотанные нескончаемыми заботами, хоть и проявляли оправданное любопытство, все же не лезли с лишними вопросами. Жизнь в бедняцких пределах, итак нельзя было сравнить с относительной неизменностью благополучных пределов, но каждый день проходил в постоянной борьбе за нее. А здесь на окраине, ближе к земле, работающие люди привыкли довольствоваться малым, получая подачки за свои тяжкие труды, полностью покоряясь воле богов и своих хозяев, коих у них было множество. Ведь кроме налога взимаемого государевыми мытарями, им приходилось отдавать часть прибыли в закрома хозяев, другая же ее часть уходила на оплату спокойствия от набегов разбойных скопов лугаля нищих. Считалось, что им еще повезло, тогда как их обнищавшие соседи, которым не посчастливилось пристроиться к мотыге какого-нибудь зажиточного горожанина, побираясь, не всегда могли надеяться встретить следующий день. Спутники, сопровождавшие гостей, доставив их до места, вопреки приказу своего «лугаля», поспешили поскорей убраться восвояси, зная, что здесь их не ждет теплый прием. Это вооруженные, скопом, они могли чувствовать себя здесь хозяевами, но поодиночке соваться сюда не осмеливались, так же, как городские стражи, не смели соваться в бедняцкие пределы из-за их хозяйничанья в них.
Старания старого лекаря, применившего для его излечения все свои знания и умения, не прошли даром, через несколько дней Аш уже смог самостоятельно, без посторонней помощи прогуливаться на свежем воздухе, опираясь на палку. Еще чуть-чуть и он сможет отбросить ее, но пока приходится смиряться с уделом хромца. Жмурясь по привычке от яркого света, эштарот вздохнул полной грудью. Только здесь за долгое время, он почувствовал себя свободным. Здесь где, казалось бы, меньше всего должно думаться об этом, он был свободен. Пусть сейчас они жили в нужде, в постоянном поиске пищи для урчащей от голода утробы, но вместе с тем, теперь он чувствовал ее – жизнь. Бытие в храме действительно было лишено забот о хлебе насущном и беспокойстве о будущем, а учитывая его особое положение в услужении Инанне, он мог рассчитывать на небедную жизнь в дальнейшем и вне храма, и даже может быть с позволения всемилостивейшей богини – обзавестись семьей. Но мысль о том, что это однообразное и бессмысленное для него существование, пройдет всю его последующую жизнь до самой ее кончины, удручала и вводила в тоску, а думы об этом казалось, приближали его конец. Теперь же когда вроде бы стоило кричать от отчаяния, от того положения в котором они оказались, он впервые за время проведенное на чужбине, мог вот так просто вздохнуть полной грудью набрав в легкие воздуха и чувствовать себя счастливым. И ни о чем уже не думается, ничего уже не хочется. Достаток, вера, привязанность, любовь, да и сама жизнь ничто, по сравнению с этим чувством полной свободы. Он знал теперь, каким должно быть, если оно вообще должно быть, существование после смерти. Это не то, о чем твердят богословы или иноверцы и рассказывают старики: там нет бездонных подземелий с ужасными судьями, или цветущих садов с прелестными созданиями; но это и не отсутствие всего, включая сознание, о чем твердят богоборцы и безбожники, но только это приятное чувство совершенной свободы. Он стоял в ожидании учителя, который о чем-то беседовал с немолодым, но не старым еще человеком. Нога от долгого стояния начала постанывать, но он не обращал на это внимание, с любопытством разглядывая собеседника своего учителя, так не похожего на местных. Его любопытство не было праздным, абгал не раз говорил ему, что как только его нога станет достаточно здоровой, чтобы без опаски совершать долгие странствия, они покинут город, для чего и ходил каждый день договариваться с попутными возчиками. И в подтверждении его предположений, учитель, говоря что-то, рукой указывал на него, а яркий человек с готовностью кивал головой. Поговорив с ним немного, старик подошел к Ашу.
– А-Аш-Ме-Ди, мальчик мой, послушай меня. – По тому, что он начал говорить, назвав его по имени, Аш понял, что его учителю непросто выдавить из себя, то, что он собирается сказать. – Ты знаешь, я мало кому доверяю, мало тех, кому я смогу доверить чью-то судьбу, и тем более судьбу близких мне людей…
Он редко называл его по имени, чаще просто – мальчик мой, или иначе. А вот если звал по имени, называл так, полным именем, и никогда так, как называли его другие, ставшим привычным для уха, этим емким, коротким – Аш.
– И вот этот человек, один из них. – Продолжал между тем старик. – С ним мы знакомы очень давно: он встретился мне еще безусым юношей, когда я, набравшись мудрости, решил покинуть стены храма в Шуррупаке – где провел цветущую пору – чтобы знания, полученные в служении богам, направить на служение людям, а он, бросив чужие стада, решил попытать счастья в бродяжничестве. И поэтому, ему я могу довериться как себе…
Лишь скитальцы, не подвержены еще общему помутнению, постигшему умы людей земель просвещенных. – Вздохнул он с сожалением.
Аш не понимал к чему все эти слова, но видя виноватое выражения учителя, догадывался, что он хочет сказать что-то не очень хорошее, и чтобы избавить старика от мучительных попыток подобрать слова, внимательно слушал, давая понять, что готов принять любое его решение.
– И я хочу…, чтобы и ты поверил, как я верю.
Страхи Аша оправдались. Он все понял, но из уважения к учителю, продолжал слушать не прерывая. Все еще на что-то надеясь.
Конец ознакомительного фрагмента.