Асмодей
Шрифт:
В этих спорах и обсуждениях прошел весь день. К вечеру демоны так сильно устали от постоянных споров и общества друг друга, что во имя сохранения их хрупкого мира было принято решение разойтись по покоям, давая отдых телу и разуму.
К слову сказать, гостевая опочивальня, предоставленная Абаддон, оказалась на редкость уютной. Зная темперамент и вкус демона войны, Асмодей ожидал увидеть зал, окруженный частоколом, на острых вершинах которого были бы насажены головы стонущих грешников, а тут было вполне удобное ложе, правда, простыни там заменяли шкуры убитого зверья – скандинавский манер, а серебряные канделябры – человеческие черепа, но разве могло оное смутить столь древнее зло. Пожалуй, даже наоборот, это было как долгожданная
В левом углу зала гнездилась огромная купель, от которой вверх поднимались клубы пара, делая воздух в покоях влажным и горячим – для демона, привыкшего к пламени, неудобство сомнительное. Против нее стоял небольшой шкаф резного дерева и два старых кресла, а подле него гранитный стол, достаточно грубой работы. Вполне сносно, а для Ада – так вообще роскошные апартаменты, за которые здесь каждый грешник был готов повторно продать душу.
Опустив голову на меховую подушку, Асмодей прикрыл веки. Несмотря на окружающий жар, мех холодом обжигал кожу. Ощущение весьма непривычное. Не часто ему приходилось возлегать в одиночестве на ледяном ложе. Впрочем, оно и к лучшему, радости плоти всегда притупляют ощущение мира, расслабляют тело и разум. Сейчас это была непозволительная роскошь.
Сон подкрался незаметно. Демон даже не смог сразу уловить ту незримую грань, за которой начинается эфемерное царство Морфея, хотя для него это были бескрайние просторы пустоши, блуждая по которым он, подобно жадному зверью, пытался поглотить как можно больше энергии, порою забывая о предосторожности. Сила Вельзевула, столетиями копившего свою мощь, не давала ему покоя даже за гранью реальности, а потому он пытался одним глотком осушить бескрайнее озеро, забывая о зароке, который дал сам себе. Поэтому и утро следующего дня показалось ему настоящей пыткой. Это был как раз тот случай, когда неумеренность была хуже голода, но на пути к цели все дороги хороши, а потому в следующую ночь повторилась та же история, а потом еще раз.
Если бы Асмодей даровал кому-то возможность лицезреть себя со стороны, то этот обреченный на вечные муки зритель наверняка бы сказал, что демон в момент своей жадности больше походил на утопающего, которому на шею повесили огромный камень, но несчастный, не желая сдаваться на милость смерти, из последних сил хватал воздух, задыхаясь, разрывая себе легкие, но не останавливаясь. Таков был и Асмодей, только ко дну его тащил не непомерный груз, а жажда мести. Лишь в последнюю перед вылазкой ночь демон решил отказаться от пагубной трапезы, понимая, что подобная неумеренность перед битвой может сыграть с ним злую шутку.
С закатом Венеры демоны, сокрывшие лица за черными плащами, а тела – за стальными доспехами, оседлали кошмаров и, прикрываемые пологом ночи, растворились во мраке. Асмодей, больше привыкший к полетам, чем к верховой езде, не редко честил своего нового питомца последней бранью. По его мнению, кони Преисподней были хоть и верными товарищами, но весьма медлительными, не способными сдержать атаку с воздуха или выдержать долгое преследование. Благо, крылатых боевых соратников могли позволить себе лишь избранные, а из рыцарей таких было трое. К несчастью, одним из них был Вельзевул. Огромная муха, на которой летал новый враг, по мнению Асмодея, была презренным созданием. Не чуралась даже пожирать плоть убитых воинов и загнивающие душонки. В сравнении с этим Нифелим казался ему божьим даром – благородным зверем.
Однако сейчас выбора у Асмодея все равно не было. Дракон привлекал слишком много внимания, а это в текущем положении его хозяина было недопустимо. Несмотря на то, что Вельзевул не издал прямого указа о заключении беглого рыцаря под стражу, на что по сути у него не было ни оснований, ни власти, в Аду каждая гончая знала о том, что элитные отряды десницы прочесывают бескрайние просторы проклятых земель в его поисках.
Преодолев горный серпантин, прикрываясь серным туманом,
Скорбная доля оберегать покой и блюсти равновесие между мирами выпала на плечи ангела смерти, которой, вопреки всеобщему убеждению, оказалась не костлявая старуха, облаченная в рваный балахон, а хрупкая темноволосая девушка, закутанная в черную шелковую тунику, с золотыми брошами на плечах. Ноги хранительницы врат, заключенные в золотые поножи, доходившие до колена, были стройны, движения завораживающе грациозны. Ее бледный лик, скрывал глубокий капюшон, под которым можно было увидеть лишь чувственную линию алых губ – символичный знак слепоты Смерти, говорящий о том, что в ее глазах все едино: красота и уродство, старость и молодость, богатство и бедность. Она забирала всех! На ее тонких запястьях звенели десятки золотых браслетов-обручей, а тонкие пальцы с длинными ногтями сжимали древко огромной косы, окропленной кровью. Тысячелетиями эта стражница Ада и Рая, первая жница жизни, неустанно стояла на своем посту, служа проводником в Чистилище для мертвецов, оберегая миры от обоюдных вторжений, выполняя великую миссию, тайну которой не могло постичь ни одно живое существо.
Она, будучи божественной посланницей, не принадлежала ни свету, ни тьме. Чужая для всех и вечно одинокая она несла забвение каждому, к кому прикасалась. То было вечное проклятие и великая сила. Она держала в своих руках нить жизни каждого существа, обрывая ее в судьбоносный момент.
Никто, даже высшие демоны не знали о том, когда глаза этой всадницы Апокалипсиса, восседающей на белоснежном коне, увидели свет. Поговаривали даже о том, что Азраэль была старше самого Создателя, ведь если Бог – есть жизнь, а жизнь неотделима от смерти, то они представляли собой двух всесильных и древнейших созданий, которые приводили все сущее к гармонии путем обновления и очищения. Никто и никогда не видел, чтобы она применяла свою силу, становясь орудием убийства в войне Ада и Рая, оттого ее могущества страшились еще больше. Ведь самый страшный враг – враг неизвестный. Все демоны знали в лицо Смерть, и все как один боялись ее, ибо она одним лишь касанием могла обратить в прах их бессмертие.
– Лучшим местом для нападения будут тоннели, – прошептал Абаддон, прильнув к огромному валуну, чтобы раньше времени не обнаружить свое присутствие. – Так, по крайней мере, никто не сможет сбежать.
– Мы не сможем проскользнуть незамеченными мимо Азраэль, – отозвался Асмодей, подводя ближе кошмара, который, чувствуя подле себя холодный дух смерти, начал нервно топтаться на месте, выказывая явное недовольство.
– Нам и не нужно… она нас пропустит! Нет запрета на то, чтобы рыцари пользовались этими тоннелями. Врата в Чистилище для таких как мы запечатаны, к тому же их сторожит ангельский дозор. А то, кто из демонов проведет грешников через портал, ее не заботит, уж поверь.
– Откуда ты знаешь? – нахмурив брови, отозвался Асмодей.
– Ты забываешь о том, что она уже однажды подарила мне свой смертельный поцелуй. Часть ее холода, как и любой мертвец, я до сих пор ношу в себе.
– Но даже если это и так, что помешает ей рассказать Вельзевулу о том, что мы прошли сквозь врата?
– Она не скажет ему ни слова, ибо все мы для нее лишь прах. Она держит ответ лишь перед Создателем, и может внять лишь голосу существа, благословлённого им на наместничество в Преисподней.