Асмодей
Шрифт:
К слову, за пятьсот лет здесь ничего не изменилось. Каждый зал все так же пропитывал дух обреченности, страха и смерти. Стены затягивали пласты человеческой кожи, кругом в абсолютном беспорядке, сваленные, будто хлам, валялись старые доспехи и щиты павших воинов, некоторые до сих пор хранили на себе кровавую печать смерти, а другие и вовсе стали могилой для несчастных душ, все еще томящихся в стальных оковах. Кругом валялись человеческие черепа, в которых, будто в канделябрах, пылали свечи, рисуя поистине устрашающую картину безысходности. Ничего удивительного в том, что гости не жаловали обитель демона. Как вообще можно было существовать в такой берлоге?!
Души несчастных грешников, истерзанные
Очевидно, сам Абаддон считал, что коль уж священное пламя и страдания очищают души, нужно утроить наказания таким образом, чтобы несчастные в мучеников превращались, да в цене росли. И если Асмодей, будучи изощренным ценителем прекрасного, разумеется на свой манер, не терпел в доме грязи, стонов и крови, не экономя на целительном бальзаме, то Абаддон напротив, предпочитал картину запустения и мертвецкий смрад.
Мебелью Владыке Гнева служили выточенные из камня стулья и столы, украшенные белоснежной костью, а ложе более походило на жертвенный алтарь, где на залитых кровью простынях корчились жертвы: распятые, будто на кресте, они стонали и молили о пощаде, каялись в грехах и призывали в помощь высшие силы.
В самом центре опочивальни, подвешенный на серебряном крюке, с гримасой страха, застывшей на прекрасном лице, изнемогал юноша лет двадцати. Его каштановые волосы, струящиеся по плечам, обагрила кровь, стекающая из разодранной раны на шее. Алый ручеек, поддавшись закону притяжения, обогнув ключицу и рельефную грудь, прочертил борозду по поджарому животу, бедрам и, пробежав по ногам, заливал каменные плиты, где жадные до крови адские псы слизывали живительную влагу. То и дело они сцеплялись друг с другом, злобно клацали зубами в попытках отогнать своих сородичей от желанной жертвы. Бросив мимолетный взгляд на грешника, Асмодей молча уселся на холодное гранитное кресло у камина.
– Не одобряешь? – лукаво фыркнул Абаддон, кивнув в сторону истерзанного юноши. – На его место я рассчитывал поместить другой бриллиант. Страдания еще больше огранили бы эту душу, заставив сиять всеми гранями своей чистоты. Ты мог бы удвоить ее стоимость, а вместо этого опорочил! Никогда не понимал подобной расточительности! Похоть не делает тебе чести!
– Я пришел сюда не об этом говорить! – холодно произнес Асмодей, стараясь игнорировать эти нападки. – Убери их, я желаю говорить наедине!
– Поверь, даже в самых страшных пытках никто из них не выдаст моих тайн, ибо они прекрасно понимают, что еще ни один демон в Аду не накажет их сильнее.
Асмодей сидел недвижно и молчаливо, всем своим видом давая понять, что не произнесет ни слова, пока его условия не будут выполнены. Какое-то время они смиряли друг друга оценочными взглядами, но потом любопытство Абаддон все же взяло верх над упрямством. Князь блуда был последним, кого он ожидал увидеть в своей обители и едва ли бы пришел, чтобы поговорить о выплате злополучного долга. Нет, для этого он направил бы Дэлеб или Аластора. А здесь нечто более серьезное. И эта атмосфера таинственности лишь подогревала интерес пещерного владыки.
Вставая против измученного юноши, демон положил ладонь на его грудь, из которой вырвалось серебристое сияние. Раскрыв рот, Абаддон начал медленно, со знанием дела, втягивать в себя тонкие петельки энергии, пока не осушил сосуд до дна. Издав последний стон, парень обмяк в своих оковах, свесив голову на грудь, а потом начал растворяться, таять на глазах, пока от него не
– Не хотел я, чтобы он так легко отделался, но что не сделаешь ради великого дела! – с издевкой произнес демон. – А эта, – Абаддон указал на обнаженную девушку, рыдавшую на кровати, – твоя. Прошу, раздели со мной трапезу!
– Я не голоден, – ответил Асмодей, даже головы не повернув в сторону окровавленного ложа.
– У людей принято преломлять хлеб в знак гостеприимства и доброй воли. Я тебе предлагаю дар более ценный – человеческую душу. Отказаться – значит оскорбить хозяина дома. Тогда о каком мире мы можем говорить?!
Сейчас Асмодей был вынужден признать, что его загнали в угол. В такой ситуации отказываться было нельзя. Хотя, собственно, что в этом такого?! Да и силы подкрепить стоило. Подойдя к девушке, демон вгляделся в ее лицо. Совсем еще юная, лет пятнадцати… И чем только она умудрилась прогневить Создателя, раз он уготовил ей подобную участь?! Убрав с измученного лица белокурую прядь, он вгляделся в небесные глаза, наполненные бриллиантами слез.
Люди… они, за редким исключением, были ему противны. Противны, но одновременно и желанны, как бывает желанна законная добыча для охотника. Их улыбки, их пряный аромат похоти, их любопытные взгляды, затаенные желания, тайные грехи и извечный снобизм. Они были наивны, хотя считали себя отменными хитрецами. Асмодей испытывал к ним смешанное чувство презрения и вожделения, но предметом последнего являлись отнюдь не тела. Их он мог получить в любой момент. И ни одна женщина не посмела бы ему отказать. Нет… он делал ставки на души. Уже порядком изъеденные страстями, они интересовали его, как азартного хищника интересуют трофеи. И он поощрял. Дразнил. Искушал. А после забирал причитающееся. Но тут было иначе. Это была не его жертва! Он не знал ни ее, ни ее греха… он не выслеживал ее, не ставил силки, не направлял по проклятому пути, но должен был оборвать жизнь бессмертной души. Слишком легкая добыча, а точнее гнусная подачка из рук врага. Принять ее, значило отказаться от своих принципов, а не принять – потерять хрупкую надежду на победу в великой войне, где поражение означало забвение.
Смахнув большим пальцем бриллиантовые слезинки с щеки девушки, демон склонился над своей жертвой так близко, что мог чувствовать едва уловимый аромат лаванды, исходивший от ее тела. Но сильнее всего был запах страха, окруживший их ореолом! Широко распахнув глаза, грешница смотрела на Асмодея, но видела отнюдь не привлекательного мужчину, она видела истинный облик смерти, и страшилась его каждой клеточкой своей души.
– Пожалуйста, – перехватив его запястье, пискнула она. – Не надо! Умоляю…
Но однажды приняв решение, демон был непоколебим. Приоткрыв рот, он начал вытягивать из несчастной жизнь, опустошая ее словно чашу на хмельном пиру. Девушка, изо всех сил пыталась вырваться из его смертельных объятий, но он лишь сильнее вдавил ее в окровавленные простыни. Несчастная отчаянно пыталась оттолкнуть его, цепляясь за остатки жизни, но разве могла она изменить свою судьбу. Секундой спустя Асмодей ощутил всю гамму эмоций, которые испытывала она в последние мгновения своей жизни: страх, отчаяние, безысходность и … ненависть. А вместе с эмоциями в его разум ворвались и ее воспоминания – побочный эффект от соприкосновения с человеческой душой. Раньше бы он проигнорировал их, загнав в дальние уголки своего сознания, но не теперь. То ли собственное любопытство, то ли непонятно с чего вдруг взыгравшая совесть, побудили его к тому, чтобы пройти по дороге созидания и разделить со своей жертвой последний вздох.