Assassin’s Creed: Brotherhood
Шрифт:
— И что потом? — напомнил Макиавелли, остальные слушали молча.
— В Сокровищнице было множество странных вещей — вещей, не виданных в нашем мире. — Заметно вздрогнув, Эцио заставил себя продолжать более ровным голосом. — Там мне явилась богиня Минерва. Она рассказала об ужасной трагедии, которая постигнет человечество в будущем. Но она так же сказала о затерянных храмах, которые, если нам удастся их отыскать, помогут искупить наши грехи и спасут всех. Она появилась, чтобы просить об этом призрака, который неким образом был со мной связан, но я не могу сказать, кто это был. После предупреждений и предсказаний она исчезла. Я вышел и увидел умирающего Папу, — мне показалось, что он умирал. Он сказал, что принял яд. Потом что-то заставило меня вернуться. Я забрал Яблоко, но Посох и огромный Меч, бывшие другими частицами Эдема, поглотила земля, и я рад, что так произошло. Ответственность за одно только Яблоко, которое я отдал на хранение Марио, больше той, какую я вообще хотел бы нести.
— Невероятно! — воскликнула Катерина.
— Чудеса, да и только, — добавила Клаудиа.
— Значит, в Сокровищнице не было ужасного оружия, как мы опасались, — или, по крайней мере, тамплиеры не получили над ним контроль. Это хорошая новость, — спокойно произнес Макиавелли.
— А эта богиня, Минерва, — спросила Клаудиа, — она выглядит как мы?
— Она одновременно похожа и не похожа на человека, — ответил Эцио. — А слова ее доказывают, что она принадлежала к расе намного старше и величественнее нашей. Весь ее род умер много веков назад. Она же ждала все это время. У меня нет слов, чтобы описать чудеса, которые она творила.
— А храмы, о которых она говорила? — вставил Марио.
— Я не знаю.
— Она сказала, что мы должны найти их? Как мы узнаем, на что обращать внимание?
— Наверное, мы должны. Возможно, сами поиски укажут нам путь.
— Поиск мы организуем, — сухо проговорил Макиавелли. — Но сперва мы должны расчистить путь. Расскажи о Папе. Ты сказал, что он не умер?
— Когда я вернулся, его мантия лежала на полу капеллы. Сам он исчез.
— Он что-нибудь тебе обещал? Он раскаялся?
— Нет. Он стремился к власти. И когда увидел, что не сумеет получить ее, сломался.
— И ты оставил его умирать.
— Я не собирался убивать его.
— Ты должен был это сделать.
— Я не собираюсь спорить о том, что сделано. Я останусь при своем мнении. Нам нужно обсудить будущее. То, что нам предстоит сделать.
— То, что нам предстоит сделать теперь под вопросом из-за твоей неспособности прикончить главу тамплиеров, когда у тебя был шанс! — Макиавелли тяжело дышал, но потом немного расслабился. — Ладно, Эцио. Мы все относимся к тебе с уважением. Более двадцати лет ты был предан Братству и Кредо, и не допускал подобных ошибок. Часть меня поддерживает твое решение не убивать Родриго. И это решение соответствует нашему кодексу чести. Но ты недооценил врага, друг мой, и это привело к тому, что перед нами встала неотложная и опасная задача. — Он помолчал, обведя всех орлиным взором. — Наши шпионы в Риме сообщают, что Родриго действительно пока не опасен. По крайней мере, дух его сломлен. Есть поговорка — лучше сразиться с молодым львом, чем со старым и умирающим, но в случае с Борджиа все обстоит совсем наоборот. Теперь нам предстоит потягаться силами с сыном Родриго, Чезаре. Вооруженный огромным состоянием, что Борджиа сумели скопить с помощью всех средств, что были им доступны, — в основном бесчестных! — Макиавелли криво усмехнулся, — он возглавил огромную армию, в которой состоят лишь высококвалифицированные солдаты. С ее помощью он намеревается захватить всю Италию — весь полуостров — и он не намерен останавливаться на границах Неаполитанского королевства.
— Он не осмелится… Он никогда этого не добьется! — взревел Марио.
— Он осмелится и добьется, — отрезал Макиавелли. — Он — зло во плоти, и, как и отец, посвятил жизнь ордену тамплиеров. Он великолепный и совершенно безжалостный боец. Он всегда хотел быть солдатом, даже после того, как отец сделал его Кардиналом Валенсии, когда ему было всего семнадцать! Но, как всем нам известно, он оставил этот пост, первый кардинал, который сделал это за всю историю Церкви! Борджиа относятся к стране и Ватикану как к своим владениям! План Чезаре состоит в том, чтобы сперва подавить север, подчинить Романью и отрезать от Италии Венецию. И он намеревается полностью уничтожить всех нас, оставшихся в живых ассасинов, так как знает, что мы единственные, кто может его остановить. Или всё, или ничего — вот его девиз. «Будьте со мной или умрите». И знаете, думаю, этот безумец действительно верит в свои слова.
— Дядя упоминал еще и сестру, — начал было Эцио.
Макиавелли повернулся к нему.
— Да, Лукреция. Она и Чезаре… как бы это сказать? Очень близки. Они — очень сплоченная семья. И когда не убивают тех братьев, сестер, мужей и жен, что стали мешать им, они… совокупляются друг с другом.
Мария Аудиторе не сдержала крик отвращения.
— Мы должны относиться к ним с такой же осторожностью, как если бы это были не люди, а гадюки, — закончил Макиавелли. — Бог знает, где и когда они нанесут следующий удар. — Он замолчал и выпил полстакана вина. — Марио, теперь я оставлю вас. Эцио, надеюсь, скоро встретимся.
— Ты уезжаешь уже сегодня, вечером?
— Время не терпит, друг мой Марио. Сегодня вечером я выезжаю в Рим. Прощайте!
Когда Макиавелли вышел, в комнате воцарилось молчание. После долгой паузы Эцио с горечью произнес:
— Он обвиняет меня в том, что я не убил Родриго, когда у меня была возможность. — Он посмотрел на всех. — И вы все тоже!
— Любой из нас мог бы принять тоже решение, что и ты, — сказала его мать. — Ты был уверен, что он умирает.
Марио подошел и положил руку на плечо племяннику.
— Макиавелли ценит тебя, как и все мы. Даже если бы Папа был мертв, нам предстояло бы иметь дело с его выводком…
— Если бы я отрезал голову, тело бы выжило?
— Мы должны действовать исходя из сложившейся ситуации, Эцио, а не из той, что могла бы быть. — Марио похлопал его по спине. — Завтра нас ждет насыщенный день, поэтому я предлагаю пообедать и отправиться спать!
Эцио поймал взгляд Катерины. Ему показалось, или там и вправду мелькнула старая страсть? Он мысленно пожал плечами. Возможно, ему просто показалось.
Глава 7
Эцио съел совсем мало — только фаршированного цыпленка с жареными овощами, и выпил стакан наполовину разбавленного водой кьянти. За обедом немного поговорили, и он ответил на вопросы матери, вежливо, но кратко. После напряжения, в котором Эцио находился перед собранием, и которое наконец-то оставило его, он очень устал. Эцио едва смог отдохнуть после возвращения из Рима, и теперь ему казалось, что пройдет еще много времени, прежде чем он сможет воплотить в жизнь давнее заветное желание — вернуться на какое-то время в старый дом во Флоренции и жить там, читая книги и прогуливаясь по окружавшим город пологим холмам.
Как только позволили приличия, он извинился перед всеми и отправился в спальню — большую, тихую, тускло освещенную комнату на верхнем этаже. Из окна открывался вид на деревню, а не на город. Войдя в спальню и отпустив слугу. Решительность, поддерживавшая его на протяжении всего дня, покинула тело, он ссутулился, плечи поникли. Движения стали медленными и осторожными. Он прошел через всю комнату туда, где слуга уже приготовил ему ванну. Эцио стянул обувь, снял одежду и некоторое время стоял так, обнаженный, с кучей одежды в руках, перед зеркалом в полный рост возле медной ванны. Он устало посмотрел на свое отражение. Куда ушли четыре десятка лет? Эцио выпрямился. Он стал старше, сильнее и, безусловно, мудрее, но не мог отрицать, что ощущает сильную усталость.