Атаман Золотой
Шрифт:
— Покуда атаман Золотой с нами, живем.
— Парень он хороший, да только ему один путь, нам — другой.
Между тем Андрей переживал медовый месяц своей славы.
Достаточно ему было выйти на улицу, как еще издали, увидя его, мастеровые снимали шапки.
— Здрав будь, атаман!
Ласково улыбались девушки, а заводские мальчишки ходили за ним по пятам, не спуская с него восторженных взглядов. И днем и вечером в избу Никешева заходили мастеровые, кто побеседовать, кто просто посидеть, поглядеть на атамана,
— Вот когда ты Золотым-то по-настоящему стал, — сказал как-то Андрею Мясников. — За такое и жизнь не жалко отдать.
— И отдадим, — ответил Никифор.
Он важничал и гордился своей близостью к атаману.
— Мы с Золотым-то с малолетства возросли в нужде и с той поры рука об руку идем, — говорил он, сидя в гостях то у одного, то у другого мастерового. — Без меня он ничего не делал, все моего совета спрашивал. Ведь в Шайтанку-то я его надоумил идти…
Услышав эту похвальбу, Мясников вполголоса предупредил приятеля:
— Будешь болтать — атаману скажу.
— Экой ты, уж и пошутить нельзя, — смущенно пробормотал Никифор.
Нарбутовских распорядился выставить заставы на двух дорогах. На ревдинской встали братья Балдины, Максим Чеканов со своими подручными — Никешевым и Карповым. На возвышенных местах были выставлены дозорные.
— Чтобы ни проходу, ни проезду, — предупредил Нарбутовских.
— На нас можешь положиться, умрем, а не пустим, — ответил Максим.
Спокойно прошел день, другой, третий.
На четвертый день после обеда раздался сигнальный свист. Максим Чеканов оглянул поляну: из-за кустов с противоположной стороны выходили вооруженные чем попало рабочие, подгоняемые солдатами. Чеканов крикнул:
— Ревдинские! Не трожь нас, и мы вас не тронем.
Не встречая сопротивления, ревдинцы пошли через поляну. Шли не очень уверенно, оглядываясь друг на друга. Впереди вышагивал заводской приказчик, а сзади поблескивали штыки ревдинской воинской команды.
— На кого вы, сволочи? — гаркнул Максим, — на своих братьев?
Илюшка, как тень, ходивший за отцом, кинул камень, да так метко, что попал предводителю отряда прямо в грудь. Тот выругался и, вытащив из-за пояса пистолет, стал целиться в Илюшку, но тот уже исчез в кустах. Он побежал за Иваном Никешевым. Иван переобувался, сидя на траве у прясла поскотины.
— Дядя Иван! Наших бьют.
— Наших?
Грянул выстрел. Иван Никешев вскочил, босой на одну ногу, выхватил из прясла жердь и побежал на поле боя. Он подоспел в ту самую минуту, когда ревдинская команда всей силой навалилась на шайтанцев. Дрались чем попало: ослопами и кулаками, камнями и кусками железа.
При виде остервенелого Ивана Никешева, бежавшего с жердью, ревдинцы оторопели. А когда жердь засвистала над их головами, начальник отряда побежал первый. За ним пустились наутек и остальные, едва лапти с ног не
Илюшка с пронзительным свистом бежал впереди всех. Версты две гнали ревдинскую команду шайтанцы да так и не могли догнать.
— Суньтесь еще раз — огненным боем встретим, — грозили они убегающим.
Вторую победу одержали на следующий день. По дороге из Билимбая, где тоже была выставлена застава под командой Мясникова, в Шайтанку двинулась команда из билимбаевских мастеровых. Они шли явно нехотя, понукаемые полицейскими служителями.
— Братцы! — кричал им Мясников. — Бросьте эту затею, ворочайтесь на завод.
— Бунтовщикам — лютая казнь! — орал полицейский капрал, возглавлявший наступление, размахивая тесаком. — Вперед!
Но тут случилось то, чего он никак не ожидал: трое парней из его команды бойко перебежали поляну и крикнули шайтанцам:
— Мы с вами!
Тут человек десяток кинулись вспять по билимбаевской дороге, бросая на бегу оружие.
Полицейский служитель глянул направо, глянул налево и понял: с этим народом бунтовщиков не победишь.
Мясников не стал дожидаться:
— За мной, братцы!
Все тридцать мастеровых, бывших в его распоряжении, дружно ринулись в атаку. Билимбаевцы бросились врассыпную.
— Кланяйтесь вашим! — крикнул вслед Федот Бажуков, — скажите, как наши машут.
Несколько билимбаевцев были пойманы и по добровольному согласию зачислены в отряд Мясникова.
Илюшка Чеканов ходил среди ребят героем. Еще бы, все знали, как он зачинал бой на талицкой елани, не знали только, что в тот же день Максим высек своего большака.
— Что ты, варнак, наделал? Из-за тебя сыр-бор загорелся. Из-за тебя меня едва не застрелили.
Илюшка молча вынес порку. Зато после он ходил по Проезжей улице, с гордостью поглядывая по сторонам. Знакомые девахи смотрели на него с восхищением. Илюшка думал об атамане Золотом и очень хотел быть похожим на него.
Максим Чеканов жаловался:
— Скажи, совсем парень от рук отбился. В самый огонь лезет.
— Не тужи, Максим, — сказал столетний дед Архип, — они, молодые-то, дале нас видят, боле нас могут.
За горы садилось ласковое летнее солнце. По Проезжей улице ходили мастеровые.
— Ну, Прокопьич, дождались светла праздничка?
— Дождались.
— Каково тебе теперь?
— Ладно жить начал: и крупы и мяса вдосталь, и мука в сусеке.
— А что, ежели конец нашему счастью придет?
— Тогда подумаем.
— Эх ты, голова, — тогда думать-то поздно будет.
Эти речи слышал Андрей, и сердце его сжималось. Что делать? Никто из посланных в Ревду и Билимбай не воротился. Надежда еще не покидала его, но сомнение шевелилось в душе: вдруг оба лазутчика пойманы. Не жаль было себя, жаль этих людей, трудолюбивых и несчастных.