Атаман
Шрифт:
— Казаки! — обрадовался Самогон и сиганул вниз. Следом прыгнули Тишков и Привольнов. С другой стороны балки сыпанули вниз Журавлев, Смирнов и еще двое павловских, с которыми Самогон так и не успел познакомиться.
Отстреляв все патроны в рожках, боевики собрались у завала на дне оврага. Кто-то сел прямо над головой мальчишек. Рядом включили несколько фонарей. Стало опасно светло. В щели между веток и листьев мелькал кусочек камуфляжной куртки, когда бандит откидывался назад. Мальчишки сжались в комочки и старались даже дышать беззвучно.
— Оружие, мужики, это вам не игрушка, — услышали
— Конечно, Гаир. Наши братья сейчас на всем Кавказе воюют с неверными. Они сделали так, что у них земля под ногами горит. Да, что на Кавказе, в самой Москве в правительстве наши люди сидят. И не просто сидят, а помогают…
У Петра затекла нога. Он крепился из последних сил уже минуты три.
— Витька, — шепнул он на ухо другу, — У меня нога онемела. Терпеть не могу. Если сейчас не вытяну — закричу.
Осанов молча оскалился и прислонил резкий кулак к носу Ботвиньева.
— Убью сразу.
Петро с легким свистом втянул воздух, зажмурился и, стиснув зубы, замер.
Яркий луч скользнул по «крыше» их ненадежного убежища, и оба сразу притихли. По завалу полезли несколько боевиков. На головы мальчишкам опять посыпались ветки и листья. Они пригнулись и замерли. Перебравшись на ту сторону, боевики прокричали оставшимся у завала:
— Пока, мужики.
— Пока, пока, — ответили им прямо над головами мальчишек, — завтра заходите еще.
— Придем. Обязательно.
Топот многих ног стал удаляться. Но над головой еще долго тихо разговаривали несколько человек.
— Сделай что-нибудь, — Петро наклонился к уху Витьки, я больше не могу терпеть.
— Терпи через не могу, — прошипел Петро еле слышно.
И в этот момент дальше по оврагу, может, метрах в пятидесяти закричал Трофим Семенович — мальчики безошибочно узнали его голос: «Вася, бегите». Ученики в ужасе напряглись. Петро мгновенно открыл глаза. Очередь из автомата оборвала крик учителя на последнем слоге. Воспользовавшись ее грохотом, Петро быстро приподнялся и с помощью рук выкинул онемевшую ногу куда-то под Витьку.
— Уммм, — облегченно промычал он еле слышно вместе с оборвавшимися выстрелами.
Наверху сорвались с места, застучали сапоги, запрыгали с кхеканьем через завал боевики и умчались в сторону выстрелов.
Витька приподнялся и попробовал выглянуть в щелку. Но в сгустившейся мгновенно темноте можно было увидеть разве что собственную ладонь, осторожно раздвигавшую ветки, да и то очень смутно. В стороне замелькали фонари, и до их слуха долетели встревоженные и злые голоса боевиков. Разобрать, что говорили, не удалось. Внезапно голоса смолкли и перестали раскачивать пространство оврага лучи желтого света. Одна узкая полоса от фонаря мелькнула по склону балки, направилась в их сторону и начала приближаться, раскачиваясь в такт шагам невидимого хозяина.
— Идут, — шепнул Витька и медленно сполз на дно ямы.
Петро прошипел:
— Тише, ногу отдавишь.
Витька молчком поерзал и устроился так, чтобы не мешать другу.
— Как нога?
— Отходит чуть-чуть. Уже легче.
— Шагай быстрее, — донесся до них недовольный голос боевика.
— А то мы тебе вместо перевязки второе плечо прострелим, — подхватил другой и хохотнул в одиночестве.
Зашуршали листья рядом с завалом, прохрипел тихий матерок и на слабое перекрытие их норы упало что-то грузное. На головы мальчикам посыпалась листвяная труха, ветки хрустнули, и это «что-то» наверняка свалилось бы сейчас вниз прямо на учеников, если бы Витька не среагировал и не подставил под него плечо. «Грузное» простонало и голосом Трофима Семеновича выдавило: «Скоты».
— Слышь, ты, чмо вонючее, за «скотов» ответишь, — первый боевик наклонился, — подсвети, — попросил он товарища и крепко приложился прикладом к ране в плече Линейного.
Тот крякнул, взвыл и выгнулся, придавив еще сильнее держащего его Витьку. Осанов скривил голову вниз.
— Помогай, что сидишь.
Петро тут же подскочил и, суетясь, подставил свое плечо под тело учителя с другой стороны. Осанову сразу стало легче, и он облегченно выдохнул. Учитель еще дернулся и притих.
— Эй, ты чего? — забеспокоился первый боевик.
— Ты что, его убил что ли? — в голосе второго тоже появилось беспокойство.
— Да ну, какой убил? — без прежней уверенности отозвался первый, — так, отрубился, наверное. Ну, да, — сказал он чуть позже, успокоенный, — дышит. Эти гяуры, живучие.
— Ладно, но ты больше его не трогай, нам его вообще-то приказали перевязать. Значит живым нужен.
— Хочешь — перевязывай, я не буду об него руки пачкать.
— А мне что, больше всех нужно? И так не сдохнет. А подохнет — туда и дорога. Лучше, давай костер разведи.
— Ладно, а ты его охраняй пока.
— Да, что его охранять? Куда он денется?
— Посвети мне, а то тут дров много, а не видать ничего.
Свет фонаря переместился в сторону и закачался на другом краю завала. Захрустел выдираемый из кучи валежник.
Витька нащупал рукой связанные за спиной руки учителя и сжал его скрюченные пальцы. Пальцы ответили крепким до судороги пожатием. Осанов опустил ладонь вниз и очень медленно вытянул из ножен кинжал. Устроил его режущую часть на бечовке, стянувшей запястья Линейного и начал, не торопясь, пилить. Острый кинжал легко перерезал одну веревку, другую. Руки Трофима Семеновича оказались свободны. Почувствовав это, он зашевелил пальцами, разминая, и ухватился за лезвие кинжала. Витька понял, что кинжал нужен учителю и послушно отпустил его.
В этот момент рядом чиркнула спичка, и слабый огонек осветил груду дров на земле.
— Ты не на меня смотри, — проворчал первый боевик, подкидывая мелкие палочки в разгорающийся костер, — а на этого.
— Да чего на него смотреть? — второй щелкнул сломанной веткой, — труп лежачий.
— Посмотри — дышит вообще, нет.
Второй хрустнул костями в коленках — поднялся.
— Эй, ты! Урус! Живой?
Мальчики почувствовали, как дернулся учитель, выхватывая руку с кинжалом из-за спины. Глухой «чмок», короткий стон, падение. Трофим Семенович подскочил, оттолкнувшись от плеч учеников. Протяжный удивленный крик «Аааа..», перешедший в утробное «бульк». Они услышали, как тело боевика завалилось на бок, потом слабый вскрик учителя — похоже, больную руку задел… Наконец усталый прорывающийся сквозь боль голос Трофима Семеновича произнес: