Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»
Шрифт:
«Охрана, должно, – отметил про себя Степан Кукин. – Интересно, что за мужик этот Мишка Семенов, сговоримся ли? Надо сговориться! А то на что мы здесь. Алёна вовремя надоумила мужиков: силы копить надобно».
На высокое крыльцо из избы вышли двое. Одним из мужиков был провожатый, а другой обличьем нов. Пронзительно свистнув, он махнул рукой, приглашая казаков приблизиться. Степан Кукин тронул поводья, за ним потянулись и другие.
Внимательно оглядев приехавших, мужик спросил:
– Кто говорить с атаманом будет? Кому поручено?
Степан Кукин и Григорий Ильин, спешившись, взошли на крыльцо.
– Мы посыльщики, нам доручено с атаманом говорить, а то охрана, – кивнул Ильин на сидевших в седлах казаков.
Мужик еще раз оценивающе оглядел посольство и только после этого, открыв дверь в избу, крикнул:
– Демка, подь сюды!
На крыльцо вышел здоровенный, богатырского сложения молодец. Несмотря на то, что на широком поясе, оттягивая его, висела двухпудовая палица, вид его невольно вызывал улыбку. Широкое добродушное лицо являло собой образчик малого-простофили. Одет он был в дорогой из зарбафы кафтан, который не сходился на его могучей груди, и руки на добрую треть торчали из рукавов, ноги были обуты в проношенные лапти, а на голове красовалась шапка стрелецкого сотника, с куньей опушкой и красным околышем. Стоял он на ногах твердо, по-хозяйски, широко расставив в стороны.
– Проведи послов к атаману, а я пока молодцам место на постой отведу, привечу.
Демка понимающе кивнул головой и, буркнув сквозь зубы: «Проходите в избу», исчез в дверном проеме. Степан Кукин и Григорий Ильин поспешили за ним. Но как только они оказались в темных сенях, с десяток цепких и сильных рук стиснули их в железных объятьях, другие же проворные руки ловко обшарили одежду, обезоружили и только после этого втолкнули в горницу.
За длинным столом, заставленным едой и питьем, восседало шесть мужиков. Приход посыльщиков прервал их бражничество, и потому лица их выражали явное неудовольствие. Степан Кукин поначалу даже оробел, увидев застолье на серебре и золоте, разодетых в дорогое пестрое узорочье. Что те князья какие, сидят мужики во хмелю, красуясь собой. Под стать им и атаман, сидевший, развалясь, под образами в красном углу. Был он широкоплеч, рыжебород. Коротко остриженные волосы его были гладко причесаны, ухожены и лоснились от льняного масла. Лицо широкое, открытое, с оспяными отметинами на щеках, голубые глаза, хитро поблескивающие из-под нависших бровей, прямой нос, жесткие потрескавшиеся губы. Одет он был в синий, расшитый бисером, становой кафтан. Под ним виднелась розовая шелковая рубаха, с шитьем по вороту.
– Проходите, люди добрые, гостями будете, а чарку поставите, так хозяевами станете, – пригласил к столу атаман. – Издалече, вижу, путь ваш, вымокли напрочь. Сидор! – кивнул он сидевшему с краю стола пестро разодетому мужику. – Налей послам хмельного. Воздадим честь чину их посольскому.
Сидор метнулся в прируб, вынес две большие золоченые чаши с водкой и поставил их на стол.
– Садись, послы! Отведайте хлеб-соль, жалую милостью своей!
Послы, перекрестившись на образа, сели к столу, опрокинули чаши.
– Знатно! Знатно! – одобрил атаман. – По чарке видно и молодца! Вы хотели видеть атамана? Семенов – это я! А это, повел он рукой вдоль стола, – мои есаулы.
Кукин и Ильин встали и чинно раскланялись. Есаулы также встали и в ответ поклонились поясно.
– Почто пожаловали? – отодвинув в сторону пустую чашу, спросил атаман.
Степан Кукин встал и, расправив усы и прокашлявшись для порядку, начал:
– Речь моя будет недолгой, красно говорить не обучен да и дело не терпит пустых разговоров. А посему, пропуская всякие там посольские закавыки, говорить буду о том, почто послан в ваш стан.
Степан крякнул в кулак и продолжал:
– Волга всколыхнулась, поднялся народ супротив бояр и самого царя. Поднялся народ супротив своих мучителей, и нет им пощады за сиротские слезы, за жизнь нашу горемычную. Но силен враг, и войско его людно, и оружия много, и коней вдосталь. А посему нам силушку свою множить надобно, под одну руку становиться. С тем и пришел к вам, атаманы, ибо время пришло большие дела вершить – города брать, а не по лесам шарпать!
– И складно, и ладно говоришь. Токмо скажи мне, неразумному, как это я, атаман, волею народной выбранный, под чью-то руку стану? Мне свои мужики дороги, о них пекусь, – ухмыляясь, вкрадчиво произнес атаман.
– Не о мужиках заботы твои, о власти своей печешься, – резко бросил молчавший до сего времени Гришка Ильин.
Кровь бросилась в лицо атаману, улыбка замерла на губах, есаулы повскакивали со своих мест, схватились за оружие.
– Ты говори, да знай меру, а не то и языка лишиться недолго, – сдвинув брови, чеканя каждое слово, с угрозой произнес атаман.
Степан Кукин, стремясь сгладить резкость товарища, поспешил успокоить Михаила Семенова:
– Атаманства тебя никто не лишает. У нас совет атаманов всему голова, он войском правит.
– Это что же, кто в лес, а кто и по дрова? – засмеялся, принуждая себя, атаман.
– Зачем же? У нас согласно все делается, мы не власть делим, а дела вершим, – спокойно ответил Степан.
– А скажи-ко мне, честной гость, правда ли, что градские дела свои вы решаете сообща? – не утерпел с вопросом один из есаулов.
– А то как же! У нас казацкий круг, он всему хозяин. Как казаки порешат, так и будет.
– Больно много чести мужикам, – запальчиво выкрикнул другой есаул. – Всяк свое место в жизни знать должен!
– У вас, я слышал, всех мужиков верстают в казаки? – все так же с улыбкой в усах спросил атаман. – Верно ли?
– Верно, атаман! У нас всяк мужик – вольный человек. На том и стоим.
– Знатно, знатно! А еще народная молва гласит, что женка у вас в атаманах.
– И это правда. Верно и то, что зовут ее Алёною и что атаманит она почище любого сведующего в ратном деле мужика. Голова ей дадена не столько для красы, сколько для дела. Она для нас что мать родная, обо всех у нее забота. И хворь выгоняет, и раны исцеляет, и молится за нас, грешных, а в бой поведет, возрадуешься, на нее глядучи, в самое пекло встрять норовит.
– Ишь ты! Соловьем о бабе заливаешься. А говорят еще, что ведунья она. Токмо ее стрельцы схватить вознамерятся, а она им глаза отведет и уходит?
– Брешут! – горячо воскликнул Степан. – Это краснополые выдумали небылицу, чтобы перед боярами оправдаться.
– Ну и ладно, будет о деле. Потешим душу медком да водочкой, а завтра поутру видно будет что да как. А где, говоришь, Алёна-то с атаманами ноня лагерем стоит? – спросил атаман как бы между прочим, берясь за чеканную серебром ендовину с хмельным медом.