Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)
Шрифт:
Собравшись с духом, Эдди заговорил в тоне военной реляции:
— Акции компании «Таггерт» рухнули. Бен Нили разорвал договор, Национальное товарищество шоссейных и железнодорожных рабочих запретило своим членам работать на линии Рио-Норте. Джим уехал из города.
Сняв шляпку и пальто, Дагни пересекла комнату, неторопливо и как-то осторожно села за свой стол.
Перед ней лежал большой бурый конверт с фирменным штемпелем «Риарден Стил».
— Принес
Дагни положила руку на конверт, но не стала вскрывать его. Она и так знала, что внутри — чертежи моста.
Немного помедлив, она спросила.
— А кто подписал это заявление?
Поглядев на нее, Эдди горько улыбнулся и покачал головой.
— Да, — сказал он. — Я тоже об этом подумал. Я позвонил по междугородному в институт и спросил. Документ этот вышел из канцелярии доктора Флойда Ферриса, их координатора.
Дагни молчала.
— Но все же главой института является доктор Стэдлер. Институт представляет он. И ему должно быть известно о природе этой бумаги. Он позволил выпустить ее. Раз она обнародована, значит, это произошло с его ведома… Доктор Роберт Стэдлер… Помнишь… когда мы учились в колледже… как мы говорили о великих людях нашего времени… людях, наделенных чистым интеллектом… мы всегда называли среди них его имя, и… — Эдди умолк. — Прости меня, Дагни. Я знаю, говорить что-либо бесполезно. Только…
Она сидела, прижав ладонь к бурому конверту.
— Дагни, — негромко спросил Эдди, — что происходит с людьми? Как могло подобное заявление вызвать столько шума? Это же чистейшее очернительство — грязная, абсолютно очевидная пачкотня. Человек достойный выбросил бы это заявление в канаву. Как… — голос его дрогнул в отчаянном, воинственном гневе — как могли они принять это? Интересно, его хотя бы прочли в институте? Неужели они не способны видеть? Неужели они не умеют мыслить? Дагни! Что случилось с людьми, раз они позволяют себе такое, и как мы можем жить в такой обстановке?
— Успокойся, Эдди, — проговорила она, — успокойся. И не бойся.
Здание Государственного научного института стояло над рекой в Нью-Хэмпшире, на склоне уединенного холма, на половине пути между берегом и небом. Издали оно казалось одиноким монументом, воздвигнутым в девственном лесу. Деревья были аккуратно высажены, дороги проложены как в парке, в нескольких милях от него из долины выглядывали крыши небольшого городка. Впрочем, ничему не позволялось чересчур приближаться к зданию, тем самым умаляя его строгость.
Беломраморные стены придавали сооружению классическое величие; композиция прямоугольных элементов наделяла его чистотой и красотой современного промышленного предприятия. Здание можно было назвать вдохновенным. Люди из-за реки смотрели на этот дом с почтением, усматривая в нем памятник человеку, характер которого соответствовал благородству линий здания.
Над входом в мрамор были врезаны строки посвящения: Бесстрашному разуму. Нерушимой истине. В тихом уголке ничем не примечательного коридора небольшая бронзовая табличка на двери, подобная сотням других табличек на других дверях, гласила: «Доктор Роберт Стэдлер».
В возрасте двадцати семи лет доктор Роберт Стэдлер написал научный труд о космических лучах, в пух и прах разгромив большинство теорий, созданных его предшественниками. Последователи Стэдлера начали обнаруживать постулаты своего учителя в основе каждого предпринимавшегося ими исследования.
В возрасте тридцати лет он был признан крупнейшим физиком своего времени. В тридцать два его избрали руководителем Физического факультета университета Патрика Генри — в те самые дни, когда великий университет еще был достоин своей славы. Именно о докторе Роберте Стэдлере сказал один из журналистов: «Быть может, среди всех явлений той самой Вселенной, которую он изучает, наибольшего удивления заслуживает мозг самого доктора Роберта Стэдлера». Именно доктор Роберт Стэдлер некогда поправил студента: «Свобода научного исследования? Первое из двух существительных является лишним».
В возрасте сорока лет доктор Роберт Стэдлер обратился к народу, требуя создания Государственного научного института.
«Предоставим науке возможность освободиться от власти доллара», — молил он сограждан. Вопрос был принят к рассмотрению; некоторая незаметная группа ученых провела билль по долгой дороге к рассмотрению: общество испытывало известную нерешительность, определенные сомнения, причины которых никто определить не мог. Но имя доктора Роберта Стэдлер уже уподобилось тем космическим лучам, что он изучал: они пронзали любую преграду. И страна построила беломраморный дворец в качестве подарка одному из своих величайших сограждан.
Скромный кабинет доктора Стэдлера в институте ничем не отличался он кабинета бухгалтера какой-нибудь фирмы средней руки. Дешевый стол из уродливого желтого дуба дополняли шкаф с папками дел, два кресла и черная доска, исписанная математическими формулами. Опустившись в одно из кресел, поставленных у пустой стены, Дагни подумала, что кабинет сочетает в себе показную роскошь и элегантность: роскошь, поскольку скромная обстановка явно предполагала, что хозяин кабинета достаточно велик, чтобы позволить себе отсутствие украшений; элегантность, потому что он действительно не нуждался ни в чем другом.
Дагни уже была знакома с доктором Стэдлером; они несколько раз встречались на банкетах, устраивавшихся видными бизнесменами или известными техническими обществами по тому или иному торжественному случаю. Она посещала эти банкеты столь же неохотно, как Стэдлер, и в итоге обнаружила, что ему приятно разговаривать с ней.
— Мисс Таггерт, — сказал он ей как-то раз, — я никогда не рассчитываю обнаружить интеллект на подобных сборищах. И знакомство с вами в высшей степени радует меня!
Дагни пришла в его кабинет, припоминая эти слова. Она сидела, наблюдая за Стэдлером чисто по-научному: ничего заранее не предполагая, отбросив эмоции, стараясь только смотреть и понимать.