Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод)
Шрифт:
Риарден нажал на кнопку, и в кабинет вошла мисс Ивз.
— Доктор Феррис запутался и забыл дорогу, мисс Ивз, — сообщил Риарден. — Не будете ли вы так любезны проводить его? — он повернулся к Феррису. — Мисс Ивз — женщина, она весит, примерно, сто фунтов и не обладает никакой специальной подготовкой, кроме великолепного интеллекта. Ей никогда не дорасти до вышибалы из салуна, но для такого непрактичного места, как завод, она годится.
Мисс Ивз смотрела на Ферриса с видом тупицы, неспособной ни на что, кроме записывания под диктовку заявок на поставку. С ледяной невозмутимостью она отворила дверь и, дисциплинированно дождавшись, когда Феррис пересечет комнату, вышла первой. Феррис последовал за ней.
Она вернулась спустя несколько минут, торжествующе хохоча.
— Мистер Риарден, — спросила она,
— Что это с вами?
Риарден сидел в позе, которой никогда прежде себе не позволял, считая ее вульгарнейшим символом бизнесмена: откинувшись в кресле, задрав ноги на стол, и секретарше казалось, что поза эта выражает странное благородство, словно сидит не скучный руководитель, а юный крестоносец.
— Кажется, я открыл новый континент, Оуэн, — заявил он весело. — Тот континент, который должны были открыть вместе с Америкой, но не сумели.
— Я должен поговорить с тобой об этом, — сказал Эдди Уиллерс, глядя через стол на официантку. — Не знаю, почему мне это помогает, но это так, просто хочу, чтобы ты меня выслушала.
В этот поздний час огни в подземном кафетерии горели вполнакала, но Эдди Уиллерс видел полные внимания глаза смотревшей на него официантки.
— У меня такое чувство, что нет больше ни людей, ни человеческого языка. Мне кажется, начни я кричать посреди улицы, никто меня не услышит. Нет, не совсем так: как будто кто-то кричит посреди улицы, а люди проходят мимо, и ни один звук не достигает их ушей. И это кричит не Хэнк Риарден, Кен Данаггер или я, а словно мы все втроем… Разве ты не понимаешь, что кто-то должен их защитить, а никто не хочет? Риардену и Данаггеру сегодня утром предъявлено обвинение в незаконной купле-продаже металла. В следующем месяце они сядут в тюрьму. Я был в Филадельфии, в зале суда, когда зачитывали обвинительный акт. Риарден выглядел очень спокойным, мне показалось, что он улыбался. Данаггер вообще не произнес ни слова, просто стоял, как будто в помещении никого нет… Газетчики говорят, что их обоих должны посадить… Нет… нет, я не дрожу, я в порядке, я через минуту буду в порядке… Вот почему я не сказал ей ни слова, я боялся, что сорвусь, а я не хотел расстроить ее еще больше, потому что знаю, каково ей… О да, она говорила со мной об этом, и она не дрожала, но так еще хуже — знаешь, когда человек цепенеет, как будто вообще ничего не чувствует… Послушай, я никогда не говорил тебе, что люблю тебя? Я очень люблю тебя, за то, как ты смотришь сейчас, как слушаешь… Понимаешь… Что она сказала? Странно, она боится не за Хэнка Риардена, а за Кена Данаггера. Она сказала, что у Риардена хватит сил пережить это. Она… она уверена, что Кен Данаггер — следующий, кто уйдет. Уйдет, как Эллис Уайэтт и все прочие. Бросит все и исчезнет… Почему?
Она думает, что дело в стрессе, экономическом и личном. Когда вся тяжесть происходящего ложится на плечи одного человека, он исчезает, как подломившаяся опора. Год назад самым страшным для страны было потерять Эллиса Уайэтта. Он и пропал.
С тех пор, сказала она, центр тяжести смещался, как у тонущего грузового судна, смещался из одной отрасли промышленности в другую, от одного человека к другому. Когда мы лишались первого, второй становился еще более необходимым, и именно его-то мы и теряли следующим. Что сейчас может быть ужаснее того, что угольные запасы попадут в лапы таких людей, как Бойл или Ларкин?
В угольной промышленности не осталось никого, кроме Кена Данаггера. Вот она и говорит, что он будто меченый, словно пойманный в перекрестье прожекторов, ждет, когда его прикончат… Над чем ты смеешься? Знаю, звучит нелепо, но я верю, что это правда… Она? Да, она, точно, умная женщина!.. Тут еще одно, она сказала, человек достигает определенного состояния, когда уже нет ни гнева, ни отчаяния, и происходит это перед тем, как его приканчивают.
Она не может сказать, что это, но задолго до пожара Эллис Уайэтт достиг такого состояния, и с ним что-то должно было случиться. Когда она увидела сегодня в суде Кена Данаггера, то сказала, что он готов к приходу разрушителя… Да, она употребила именно эти слова: он готов к приходу разрушителя. Понимаешь, она не
…Наверное, иногда это слишком тяжело, даже для нее. Не думаю, что она позволяет себе думать о том, как она устала. Однажды утром я пришел на работу очень рано и увидел, что она спит на диване в кабинете, а лампа на столе еще горит. Она пробыла там всю ночь. Я стоял и смотрел на нее. Я бы не стал будить ее, даже если бы вся чертова железная дорога провалилась… Когда она заснула? Она напоминала маленькую девочку. Как будто верила, что проснется в мире, где ее никто не обидит, где ей нечего будет скрывать и нечего бояться. Ужасно, такое невинное и чистое лицо, а тело истощенное, словно она упала в обморок. Она выглядела… а почему ты спрашиваешь, как она выглядела, когда спала?.. Да, ты права, почему я сам об этом говорю? Я не должен. Не знаю, что заставило меня так подумать… Не обращай на меня внимания. Завтра я буду в полном порядке. Меня в этом зале суда будто контузило. Я все время думаю: если людей вроде Риардена и Данаггера сажают в тюрьму, то что это за мир, в котором мы живем и ради чего работаем? Осталась ли на земле справедливость? Я, дурак, сказал это одному репортеру, когда выходил из зала суда, а он засмеялся и говорит: «Кто такой Джон Голт?» Скажи, что с ними стало? Остался ли хоть один честный человек на свете? Защитит ли их хоть кто-нибудь? Ты слушаешь меня? Защитит ли их хоть кто-нибудь?
— Мисс Таггерт, мистер Данаггер освободится через минуту. У него посетитель. Извините, пожалуйста, — любезно произнесла секретарша.
Все два часа, что она летела до Питтсбурга, Дагни решительно не могла объяснить или отбросить терзавшую ее тревогу. Глупо было считать минуты, но Дагни сгорала от нетерпения: поскорее прилететь. Тревога исчезла, когда она вошла в приемную Кена Данаггера: она здесь, и ничто не сможет ей помешать. Она почувствовала огромное облегчение и уверенность в себе.
Слова секретарши разрушили хрупкое чувство покоя. «Ты становишься трусихой», — подумала Дагни, почувствовав толчок беспричинного страха, во много раз превосходившего значение услышанного.
— Извините меня, мисс Таггерт, — снова донесся до нее уважительный, рассудительный голос секретарши; Дагни обнаружила, что стоит на месте, не отвечая. — Мистер Данаггер встретится с вами через минуту. Не хотите ли присесть? — В голосе слышалась тревожная озабоченность, ведь самой Дагни Таггерт приходится ждать.
Дагни улыбнулась.
— Все в порядке.
Она села в деревянное кресло лицом к секретарше.
Потянулась за сигаретой и остановилась, подумав, успеет ли докурить ее, с надеждой подумала, что не успеет, но все же закурила.
Штаб-квартира компании «Данаггер Коул» располагалась в старомодном панельном здании. Где-то на холмах, что тянулись за окном, раскинулись карьеры, на которых и сам Кен Данаггер некогда работал шахтером. Он никогда не переносил свой офис далеко от угольных разрезов.