Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод)
Шрифт:
— Я помешал? — спросил Риарден.
— Нисколько. Входите. — Франсиско улыбался. Риарден внезапно уверился в том, что Франсиско его ожидал, ожидал победы, на которую не слишком надеялся.
— Чем занимаешься? — спросил Риарден.
— Так, развлекаюсь.
— Покажи мне.
— Нет, — он поднялся и отшвырнул чертеж ногой.
Риарден заметил, что, хоть его и раздражало хозяйское поведение Франсиско в его заводском кабинете, сам он сейчас грешил тем же: не объясняя причины своего визита, просто пересек комнату и уселся в кресло, непринужденно,
— Почему ты не пришел продолжить начатый разговор? — спросил он.
— Вы великолепно продолжили начатое без моей помощи.
— Ты имеешь в виду мой судебный процесс?
— Да, ваш процесс.
— Откуда ты знаешь? Тебя там не было.
Франсиско улыбнулся, потому что в вопросе скрывалось признание: я ждал, что ты придешь.
— Вы не предполагаете, что я слышал каждое слово по радио?
— Слышал? Хорошо, как тебе понравились твои собственные идеи, высказанные мной, твоим подставным лицом, в эфире?
— Вы не мое подставное лицо, мистер Риарден. И идеи не мои. Разве не по этим правилам вы прожили всю свою жизнь?
— Да, по этим.
— Я всего лишь помог вам понять, что вы можете гордиться, живя именно так.
— Я рад, что ты слушал процесс.
— Это было грандиозно, мистер Риарден, но запоздало примерно на три поколения.
— Что ты имеешь в виду?
— Если бы в то время хоть одному бизнесмену хватило смелости сказать, что он работает только ради своей пользы, и сказать это с гордостью, он мог бы спасти мир.
— Мне не кажется, что наш мир погиб.
— Не погиб. Никогда не погибнет. Но, Боже мой, каким же он стал!
— И все же, я думаю, мы должны бороться, неважно, в каком веке мы живем.
— Да… Знаете, мистер Риарден, я предлагаю вам перечитать запись судебного процесса, ваше выступление. А потом разобраться, усвоили ли вы изложенное твердо и полностью или нет.
— Хочешь сказать, что не усвоил?
— Сами решите.
— Я понимаю, что ты очень многое хотел мне сказать, когда нас прервали в ту ночь на заводе. Почему ты не закончил?
— Еще слишком рано.
Франсиско вел себя так, словно не видел в визите Риардена ничего необычного, он вообще никогда не страдал от скованности в его присутствии. Но все же казалось, что он не настолько спокоен, как ему бы хотелось. Он мерил комнату шагами, словно пытаясь освободиться от чувства, которого не хотел выдавать. Забыл, что единственная лампа, освещавшая комнату, по-прежнему стоит на полу.
— На пути открытий вам довелось пережить ужасную трепку, не так ли? — продолжил Франсиско. — Как вам понравилось поведение ваших собратьев-бизнесменов?
— Полагаю, этого следовало ожидать.
Голосом, напряженным от избытка эмоций, Франсиско произнес:
— Прошло двенадцать лет, а я до сих пор не могу смотреть на это равнодушно! — слова вырвались против воли, словно он так и не сумел удержать скрытые мысли.
— Прошло двенадцать лет… со времени чего? — спросил Риарден.
После короткой паузы Франсиско
— С того момента, как я понял, что делают эти люди. — И добавил: — Я знаю, через что вы проходите сейчас… и что еще вам предстоит пережить.
— Благодарю, — проговорил Риарден.
— За что?
— За то, что ты так стараешься не наговорить мне лишнего. Но не волнуйся за меня. Я еще многое способен вынести. Знаешь, я пришел не для того, чтобы говорить о себе или даже о судебном процессе.
— Готов обсуждать любой предмет, лишь бы видеть вас здесь, — тон насмешливой учтивости не сумел скрыть, что Франсиско действительно рад его видеть. — О чем вы хотели поговорить?
— О тебе.
Франсиско замер на месте. Он мгновение смотрел на Риардена, потом тихо ответил:
— Хорошо.
Если бы чувства Риардена вылились в слова и сломали барьер его воли, он закричал бы: «Не бросай меня, ты мне нужен, я борюсь против всех, меня прижали к краю пропасти, я обречен бороться сверх отпущенных мне сил, и единственное оружие, необходимое мне — сознание того, что есть на свете человек, которому я доверяю, которого уважаю и которым восхищаюсь».
Вместо этого он спокойно и очень просто сказал, и единственной ноткой, связавшей их, была нотка искренности, прозвучавшая в прямом, открытом утверждении и подразумевавшая ответную честность собеседника.
— Знаешь, я думаю, что единственное настоящее преступление, которое человек может совершить против другого человека — попытка словами или поступками создать у него впечатление противоречия, невозможного и иррационального, и этим потрясти основы рациональности своей жертвы.
— Это верно.
— Если я скажу, что ты поставил меня перед дилеммой, поможешь ли ты мне, ответив на очень личный вопрос?
— Попытаюсь.
— Думаю, нет нужды говорить — ты и сам это знаешь — что ты человек высочайшего ума из всех, кого я знал. Я пришел к выводу, что ты отказался от развития своих способностей. Но поступок, совершенный в отчаянии, не обязательно служит ключом к характеру человека. Я всегда считал, что главный ключ в том, что человек считает наслаждением. И вот что мне кажется непостижимым: неважно, от чего именно отказавшись, ты решил остаться в живых, но как ты можешь находить удовольствие в жизни, посвятив себя погоне за женщинами и дурацкими развлечениями?
Франсиско смотрел на него с легкой улыбкой, словно говоря: «Так ты не хочешь говорить о себе? А в чем ты только что признался, если не в безнадежном одиночестве, из-за которого вопрос о моем характере более важен, чем все остальные?» Улыбка спряталась за мягким, добродушным смешком, словно ответ не представлял никакой проблемы, не требовал раскрыть ни одного болезненного секрета.
— Существует способ разрешить любую дилемму подобного рода, мистер Риарден. Проверьте логические предпосылки. — Он уселся на пол, с удовольствием устраиваясь поудобнее для приятной беседы. — Вы сами сделали заключение о том, что я — человек высочайшего ума?