«Атлантида» вышла в океан
Шрифт:
— На что же ты жалуешься, Анри?
— На все, чему должен был бы радоваться: что знаменит, что академик, что многого достиг. Ведь все это доказательства прожитых лет, а значит, старости. Не лучше ли отказаться от всего, но снова стать молодым?
Шмелев пожал плечами.
— Видишь ли, Анри, мне непонятно то, что ты говоришь. Разве возраст человека измеряется только годами? Если б речь шла только о физиологической стороне, то и тогда это было бы неверно. Если б ты прожил пустую, бесцельную, бесплодную жизнь... А ведь ты много сделал. Ты потратил свои годы на хорошие дела — одно твое участие в Сопротивлении чего стоит!
— А...— Левер махнул рукой,— что мне — легче от этого?
— Брось, Анри, не рядись в тогу циника. Ты прожил полезную людям жизнь. Честь тебе и хвала. Ты должен радоваться этому и гордиться...
— Да, но молодость лучше...
— Неправда! Вот я сейчас поймаю тебя. Если б тебе предложили заново прожить жизнь, растратив ее всю по пустякам, ты бы согласился?
Левер помолчал.
— Нет, Миша, наверное, нет.
— Вот видишь!
— Да, но это глупо. Глупо. Ну, хорошо, Миша, а ты, неужели тебя ничего не интересует, кроме науки? А развлечения, отдых, женщины, наконец? Ну!
— Я не ангел и не схимник. Поверь, я предпочитаю спать на матраце, а не на полу, не откажусь от хорошего обеда и даже с удовольствием пью хорошее вино. Но наука для меня не тяжкий труд, который надо совершить, а потом мчаться отдыхать. Наука для меня тоже радость и удовольствие. И если я вожусь с рукописями или книгами ночь напролет, то не потому, что мне за это больше заплатят или потому, что я отрабатываю положенные часы. Эта работа доставляет мне наслаждение. Где ты видел писателя, просидевшего семь часов за письменным столом, а потом сказавшего: «Слава богу, трудовой день наконец-то закончился, можно заняться удовольствиями!» Если это настоящий писатель, то он все семь часов получал удовольствие; труд для творческого человека — радость.
Радостей в жизни много, я не хочу сказать, что труд — единственная. Но, желать обменять богатую именно этой радостью жизнь, как предлагаешь ты, на новую, наполненную другими, и давай уж говорить откровенно, куда более мелкими радостями, по-моему, просто глупо.
— Наверное, наверное,— поспешил согласиться Левер,— наверное, так оно и есть. Да, ты прав, Миша.— Он решительно повернулся к Шмелеву, глаза его смеялись.— Это я кокетничал, Миша, кокетничал!
— С кем, Анри?
— С тобой, с собой, с жизнью... Человек всегда с кем-то кокетничает. Нет?
— Не уверен,— усмехнулся Шмелев.
— Ладно, Миша, пойдем, догоним наших коллег, уж они-то наверняка говорят о науке...
И через минуту Левер горячо доказывал:
— ...Позволю себе напомнить вам, друзья, что мой выдающийся соотечественник Камилл Аранбур, тщательно исследовав черепа и скелет, найденные в 1936 году Брумом, категорически утверждает, что первый человек появился именно в Африке. Знаю, знаю,— он поднял руку, словно отражая встречные аргументы,— были и другие находки — в Азии, в Европе. Но все же презинджантроп до сих пор держит первенство в этом конкурсе на давность.
Над Аранбуром немало в свое время смеялись, но, после того как Лики выкопал своего «щелкунчика», оправдалась поговорка: «Смеется хорошо тот, кто смеется последним». Вы все были в 1962 году в Риме и могли убедиться в этом. Как-никак, в зале сидело больше тысячи специалистов. Вам знакома аргументация Лики. Он разделяет предположение Дарвина, что именно Африка, где ныне обитают шимпанзе и гориллы, была местом превращения обезьяны в человека. Это подтверждают не только находки в Олдовее, но и многие кости и черепа архантропов, которых в Африке и, в частности, в Восточной, больше, чем у нашего друга Грегора овец...
— Дались тебе мои овцы! — возмутился Маккензи, но Левер продолжал, обращаясь к Шмелеву.
— Между прочим, и такой ученый, как ваш Ольдерогге, тоже считает, что первые люди появились в Африке.
— Положим,— заметил Шмелев,— он этого не считает, а допускает, что не одно и то же. А вот Нестурх полагает, что это могло произойти и в Юго-Восточной Азии, например. Ведь нашли же на Яве питекантропа, в Китае — синантропа! В Азии, как известно, найден и гигантопитек. Там водятся орангутанги, а орангутанг — одна из самых развитых человекообразных обезьян.
— Вот видите! — воскликнул Маккензи, метнув в сторону Левера укоризненный взгляд.
— Погодите,— усмехнулся Шмелев.— Дело в том, что Нестурх, да и некоторые другие наши ученые придерживаются того мнения, что первый человек возник не в нескольких местах, а в одном...
— Почему не в Австралии? — перебил Маккензи.
— ...И притом,— продолжал, словно не расслышав, Шмелев,— в пределах Старого Света. Возникновение человека в Австралии или Америке мало вероятно, чтобы не сказать больше.
— Ну что же,— заговорил Холмер,— я присоединяюсь к мнению, что человек возник в одном месте...
— Это бесспорно! — опять вставил слово Маккензи.
— ...Но почему это должно было произойти именно в Африке, или, скажем, в Азии? Вы же знаете, что в Европе найдены весьма интересные останки, такие, как неандертальца, например. Согласен, неандерталец, уж не говоря о кроманьонце, молод. Но все же его нашли. Откуда уверенность, что не найдется кто-либо древнее? Наконец, Европа подвергалась оледенению, а ведь Австралия или Южная Америка — нет. И вообще Австралия в этом плане мало изучена. Она и сейчас не перестает удивлять нас невероятными открытиями. Вы, конечно, помните, что в песчаном карьере близ Мельбурна обнаружены недавно кости, почти полный скелет человека, жившего девять тысяч лет назад; там же нашли древнюю утварь. Это в том самом месте, где в начале войны раскопали череп аборигена, для которого определили тот же возраст. Или, например, известная история с австралийским патрулем, встретившим на Новой Гвинее племя, которое живет в условиях каменного века, оно насчитывает более двухсот пятидесяти человек. Белые...
— Что там Новая Гвинея,— загрохотал Маккензи,— возьмите собственно Австралию! В этом году мой друг Дональд Томпсон, тоже антрополог и тоже из Мельбурнского университета, только не моего... я хочу сказать не Святого Маврикия, путешествовал в центре страны, в пустынном районе, и неожиданно обнаружил там прямо-таки доисторическое племя. Живут в ущелье на берегу речушки. Их там было четыре десятка — все черные. Они называют себя биндибу, а свой поселок «лабби-лабби». Очень интересная история. Дональд проторчал там четыре месяца. Недавно он представил отчет Лондонскому антропологическому обществу. Он рассказывает, что место, где живет племя, жуткое: болота, соль, пустыня. Жрут эти биндибу семена, жарят мелких птиц, если удается подбить их. А за ящерицами бегут с быстротой страуса. Как увидят, что след кончился, так разрывают палками песок и вытаскивают их. А уж если поймают эму или кенгуру — это праздник. Жилы сохраняют и жуют до тех пор, пока не размягчат, а потом делают из них разные вещи. Вообще-то у них все сделано из дерева и камня. Копья, например, деревянные, а наконечники каменные. Между прочим, каменные орудия мужчины обтачивают зубами...