«Атлантида» вышла в океан
Шрифт:
Так почему же ты считаешь, что эволюция, происходившая в последние сотни тысяч лет истории человека, должна идти теми же темпами, что и в предшествовавшие им миллионы лет? Нет, эта аргументация не годится.
Что касается воды и ветра, то при всем моем уважении к этим стихиям сомневаюсь, чтобы они умели затачивать камни в форме ножей, да еще все одинаково.
Малый объем черепа? Да, согласен, это важный козырь в твоих руках. Не спорю. Но это еще тоже надо хорошенько продумать. Я знаю и современных людей, у которых при любом объеме черепа серого вещества меньше, чем у воробья...
— Ну,
— Да ты вспомни, Миша, вспомни.— опять рассердился Левер, он совсем забыл о присутствии корреспондентов,— сколько всегда на пути скептиков! Хотя бы с неандертальцем, чего только ни утверждали. Помню, один ученый предположил даже, что это останки русского казака, убитого во время кампании 1814 года! Что? Смеетесь? Теперь вы смеетесь, а тогда эту и другие подобные гипотезы обсуждали серьезно, и потребовалось тридцать лет, чтоб неандерталец получил право гражданства!
— Допустим,— опять заговорил Маккензи,— но, если ты оптимист и так настроен против скептиков, почему ты сам с недоверчивостью относишься к Пилтдоунскому открытию, к существованию австралоантропа?
— Погодите, Грегор,— заговорил Шмелев,— ну, что вы все обижаетесь так, будто вы сами создали вашего австралоантропа, как господь бог Адама из праха земного...
— Вы с ума сошли! — Маккензи повернул к Шмелеву побледневшее от ярости лицо.— Это оскорбление! Я...
— Да перестаньте, наконец,— остановил его Шмелев,— принимать всякое научное возражение за личное оскорбление. Вот презинджантроп — он перед нами, мы видим его, трогаем. А что касается австралоантропа, то не считайте это открытие важным лишь для себя. Поверьте, я первый подниму бокал на банкете, о котором вы столько говорите, за это замечательное открытие. В конце концов наука, как и искусство, интернациональна. Не так важно, кто сделает замечательное открытие, важно, чтобы оно было сделано и пошло на благо человечеству. Разрешите,— добавил он твердо,— на этом закончить нашу беседу. Благодарим вас, господа,— обратился он к журналистам,— до свидания. Нам нужно тут еще поработать.
Журналисты, шаркая ногами, покинули зал. Директор предложил ученым перейти в другую комнату, где был накрыт стол с прохладительными напитками. Но напитки не охладили споров.
— Вот ты сказал,— подступил Левер к Шмелеву,— что не так важно, чье открытие, как то, чтоб оно пошло на благо человечеству. Согласен, но, к сожалению, от того, кто сделает открытие, как раз и зависит, для чего оно будет использовано. Китайцы вот изобрели порох и пугали им своих врагов. Те убегали — все было мирно и тихо. А потом кто-то надоумил этим порохом врагов взрывать. Или атом...
— А что атом?
— Атом! — горячился Левер.— Я спрашиваю вас, должны ли были ученые, открывшие тайну атома, уничтожить аппаратуру, сжечь чертежи, вытравить из памяти формулы, если б они предвидели судьбу Хиросимы?
— Нет,— твердо сказал Холмер,— не должны. Наше дело открывать, нас не касается, что станет с открытием потом.
— А по-моему, должны,— сказал Шмелев,— наука только тогда велика, когда служит на благо человечеству. Но мне кажется, что мы затрагиваем здесь иную проблему — проблему совести, честности ученых,
— А,— махнул рукой Левер,— не я бы изобрел пушку, ее изобрел бы другой, а голову снесло мне. К сожалению, политики и военные куда изобретательнее нас, когда речь идет об использовании наших изобретений.
— Безусловно,— согласился Холмер,— так уж устроен мир, что наше дело творить. А когда творение готово, его берут в руки правители страны и делают с ним то, что находят нужным. И это правильно — каждому свое: не мое дело заниматься политикой. Скажу вам по секрету, я уж лет двадцать не использую свое право голосовать — мое дело заниматься наукой. И если я делаю это хорошо, отношусь к этому честно,— моя совесть спокойна!
— Да? — иронически переспросил Шмелев.— Разрешите заметить, что я не согласен с вашим утверждением, что «так уж устроен мир». Если он так устроен, его следует изменить, что, кстати говоря, кое-где и сделано. Я, например, ученый, а не политик, но я не представляю себе, чтобы мое изобретение бесконтрольно и произвольно использовалось нашими, как вы выражаетесь, «правителями», ведь весь вопрос в том, кто правители. Если народ — моя совесть чиста — я живу для народа, творю для него.
В истории еще не было случая, чтобы целый народ совершал подлость или злоупотреблял могуществом, полученным, в свои руки. Отдельные его руководители — да, но рано или поздно они исчезали со сцены. Поэтому если ученый работает в стране, где правит народ, он может работать спокойно...
— У нас тоже правит народ...— сухо заметил Холмер.
— ...Что не мешает вашим ученым,— подхватил Шмелев,— в том числе и тем, кто творил атомную бомбу, выступать с протестами против политики вашего правительства, уходить в отставку, подписывать петиции. Самым крупным, самым знаменитым...
— Я таких никогда не понимал,— пренебрежительно сказал американец.
— Ох, не зарекайтесь, Холмер.— Шмелев погрозил пальцем.
— Господа, господа,— постучал по столу Левер,— по-моему, мы отвлеклись.— Благодарение богу, мы не атомники, не ракетостроители, мы антропологи, нас войны не касаются и нас не используешь в целях агрессии...
— Ну, это еще вопрос,— заметил Шмелев.
— Что ты хочешь сказать? — повернулся к нему Левер.
— Что я хочу сказать? — медленно переспросил Шмелев.— Ну что же, извольте. Перед отъездом я купил в Женеве на вокзале очередной сборник «Ридер дайджест». Там есть любопытная статья Ж. Д. Ратклифф, которая называется «Первые шаги человека на земле». И вот в подглавке «Орудия убийства» автор рассказывает общеизвестный факт: в одной из южноафриканских пещер найдены скелеты пятидесяти восьми доисторических существ. Черепа их проломлены берцовыми костями антилоп. Кости и сейчас точно совпадают с черепными проломами. Все это мы знаем.
Интересно другое — дальнейший ход мыслей автора статьи. Оружие постоянно совершенствуется,— рассуждает он (заметьте, не орудия, а оружие) — и возникает вопрос: быстрое ли развитие мозга привело к улучшению оружия или наоборот? Все говорит за то, что именно совершенствование оружия влекло за собой эволюцию мозга. Умственные способности вынуждены были, так сказать, тянуться за прогрессом вооружения. И автор делает вывод: если дело обстояло так, то современный человек — дитя насилия, так как он порожден орудиями смерти!