Атолл Факаофо
Шрифт:
На этот раз еще при подходе шлюпки с борта «Риковери» раздались приветственные крики. Однако лица встретивших Ганешина людей были серы и невеселы. В течение трех часов работы захватить батисферу так и не удалось, не удалось даже ни разу зацепить ее тросом. Для спасения находившихся в глубине океана осталось семь часов.
– Судно с тралом-индикатором еще не пришло, – говорил капитан Пенланд Ганешину, – но оно сейчас уже менее нужно после вашего замечательного вмешательства. Как захватить батисферу на этой проклятой, немыслимой глубине? Тросы, должно быть, отклоняются... возможно, какое-нибудь течение в глубоких слоях воды. Буек ведь тоже не дает точного места...
– Может отклоняться, – поддержал Ганешин, покосившись на приближавшуюся к нему жену Милльса.
Он повернулся к молодой женщине, приложив руку к фуражке. Глаза американки под страдальчески сдвинутыми бровями встретили его взгляд с такой надеждой, что Ганешин нахмурился.
– Мы работали все это время... – Слезы и боль звучали в словах молодой женщины. – Но ужасная глубина сильнее нас. Теперь я надеюсь только на ваше вмешательство... – Она тяжело перевела дыхание. – Когда же вы ждете ваш самолет?
Ганешин поднял руку, чтобы взглянуть на часы, и вдруг громко и весело сказал:
– Самолет? Он здесь!
Все подняли вверх головы. Самолет, вначале неслышный за грохотом работающей лебедки, снижался, потрясая небо и море ревом моторов. «Пикирует для скорости», – сообразил Ганешин.
Узкая машина, несшая высокие крылья, взбила водяную пыль, повернулась и вскоре, смирная и безмолвная, покачивалась возле «Аметиста». Утренний туман, словно испуганный самолетом, расходился. Высоко вознесся голубой небосвод. Солнце заиграло на тяжелых, маслянистых волнах, осветило белоснежный корпус «Аметиста», засверкало сотнями огоньков на медных, ослепительно надраенных частях. Ганешин перевел взгляд с самолета на «Аметист» и, улыбаясь, сказал американцам:
– Сейчас мы увидим батисферу.
Женщина, подавив восклицание, сделала шаг к Ганешину. Тот, угадывая ее мысли, добавил:
– Если хотите, я с большим удовольствием... Сейчас поедем.
Ганешин попросил капитана Пенланда подождать установки телевизора, а после нахождения батисферы немедленно сближаться с советским кораблем и действовать по его сигналам.
В это время на «Аметисте» механик, размахивая ключом, держал речь к машинистам и монтерам.
– От скорости установки привезенной машины, – говорил он, – зависит спасение людей, у которых на шесть часов воздуха. И еще: если мы их спасем – это будет чудо, сделанное руками советских моряков.
– Еще бы не чудо! Я водолазом работал, понимаю, что значит с трех километров такую козявку достать, – ответил один из машинистов. – Справимся, я так думаю...
Капитан Щитов не удивился появлению гостьи. Ее пригласили в рубку, и Щитов немедленно прикомандировал к ней мичмана, владевшего английским языком. Жена инженера Милльса рассеянно слушала его объяснения и часто поглядывала в окно рубки, откуда можно было видеть кипевшую на палубе работу: там свинчивали какие-то станины, тащили провода, выгружали из самолета ящики.
На минуту в рубку заглянул Ганешин. Молодая женщина сейчас же бросилась ему навстречу:
– О, простите меня, но ваш прибор, кажется, очень сложен. Его могут не успеть собрать, ведь... – И она молча показала на большие часы, ввинченные в переборку.
– Еще шесть с половиной часов в нашем распоряжении, – ответил Ганешин. – Прибор действительно сложен, но наши моряки, если захотят, сделают эту – не скрою – невероятно трудную работу. А они хотят... Верьте нашим морякам, миссис Милльс, вы можете им довериться.
Для молодой женщины снова потянулось мучительное ожидание. Если бы она могла помочь в приготовлении этого таинственного аппарата... Страшный рев оглушил ее. Для натянутых нервов молодой женщины это было слишком.
– Боже мой, что это такое? – В изнеможении она прислонилась к переборке.
– Гудок. Он у нас в самом деле очень силен, – деловито пояснил мичман. – Это «Аметист» дает сигнал, что аппарат готов и поиски начинаются.
Мичман не ошибся. Сейчас же явился Щитов и пригласил жену Милльса вниз. Телевизор был временно установлен в темной лаборатории. Глубоководная часть аппарата раскачивалась на вынесенной за борт стреле, огромная катушка троса и кабеля была вставлена в лебедку. Корабль медленно шел к буйку, обозначавшему место батисферы.
– Опускать? – обратился Щитов к показавшемуся на палубе Ганешину.
– Пожалуй, пора.
– А ты не боишься?
– Чего?
– Ну, мало ли чего... Аппарат только что собран, наскоро установлен – вдруг откажет! Я и то волнуюсь...
– Нет, много раз испробован, испытан. Спускай смело, побыстрее...
Телевизор быстро скрылся в волнах, а кабель сбегал еще долго через счетчик катушки, пока чудесный «глаз» не достиг, наконец, нужной глубины. Трос присоединили к амортизатору, смягчавшему качку судна, и в тот же момент в темноте лаборатории Ганешин включил ток. Жена Милльса, вне себя от волнения, смотрела на овальную пластинку экрана, которая вдруг из черной превратилась в прозрачную, пронизанную голубоватым сиянием. Ганешин бросал непонятные американке отрывистые слова Щитову, от него команда передавалась на палубу, к лебедке.
Как только телевизор был установлен на высоте пятнадцати метров над дном, Ганешин стал нажимать две белые кнопки справа от экрана. Там, внизу, маленькие винты заработали, поворачивая аппарат. В голубом свете экрана показалась черная тень, и сразу стало понятным, что эта светящаяся голубизна – прозрачная глубинная вода, в которой тончайшая муть осадка носилась роем крошечных серебристых точек, отражая и рассеивая свет. Вид океанского дна на экране телевизора был необычаен. Человек, попавший на другую планету, наверно, был бы так же поражен и не способен понимать видимое. Один Ганешин, освоившийся с видом океанских глубин при прежних испытаниях своего «глаза», осторожно направлял аппарат. Черный, слегка клубящийся от мути горб слева был плоским выступом скалистого дна. Дальше к северу дно чуть-чуть понижалось, потому что красноватый отсвет дна впереди исчезал, отрезанный тем же серебристым голубым сиянием.
Манипулируя разными рычажками, Ганешин менял границу резкого изображения, одновременно медленно поворачивая прибор, и соответственно менялось изображение на экране. Сначала вдали возникла черная стена, которая приобретала красный оттенок под усиленным светом прожектора, затем в ней начали выделяться подробности: косая огромная трещина, выпуклый выступ... Но тут телевизор повернулся, и мрачные скалы утонули в сияющей голубизне прежнего освещения. В глубине экрана показались туманные острые зубцы, они стали резче, но, приближаясь и становясь отчетливее, терялись своим основанием в сине-черной темноте заднего плана.