Атолл
Шрифт:
После таких трагедий собственная жизнь казалась ему не такой уж страшной. Мало-помалу он выходил из пике. Работа в "Стаки" и "Харди"* спасли его от окончательной нищеты.
(* "Стаки" и "Харди" - сеть кафе-закусочных, в которых подается стандартный набор блюд американской кухни)
Заимев первые деньги, Джон поселился на окраине Лонг-Айленда, в тени Бруклинского моста, где холодный пронзительный ветер дул с Ист-Ривер, а он ходил по набережной, уткнув небритый подбородок в поднятый воротник старенького шерстяного пальто, воображая, что прогуливается в окрестностях сурового замка Эльсинор, и шептал, а иногда выкрикивал: "Be or not be? That is the question!"**, за что прослыл в округе местным сумасшедшим.
[**"Быть или не быть? Вот в чем вопрос" (англ.) начальные фразы из монолога Гамлета]
Какое-то время он посещал курсы актерского мастерства, для этого ездил из Бруклина в Квинс на общественном транспорте, мечтая о своей машине. Вскоре один вопрос для него решился: он быстро понял, что курсы - это блажь и актера из него не выйдет.
Но тяга к культуре у него не угасала. Он активно посещал музеи, картинные галереи, концерты; смотрел фильмы, которые никогда не доберутся до обшарпанных кинотеатриков в его родной городишко.
В Нью-Йорке у него также практически не было друзей, если не считать знакомых ребят из студии Станислава Камински, преподавателя актерского мастерства, которого звали все Станиславским, за его пристрастие к русской системе. Уже тогда Джон жил отдельной жизнью, как и подобает творцу, пусть и будущему. А все остальные, все эти испанцы, черные, албанцы и Бог знает какой национальности, весь этот вавилонский люд жил своей жизнью и собственными проблемами. В четверг вечером многие из этих тысяч гуляли по Таймс-сквер, месту, которое когда-то было сердцем величайшего города на земле, шли на Бродвей, чтобы хоть немного пожить в мире иллюзий.
Через семь месяцев он не выдержал сосуществования среди этого человеческого отребья и перекочевывал в Гринвич-Виллидж. В таком городе, как Нью-Йорк, это было все равно как улететь на другую звезду в галактике. Гринвич-Виллидж - интеллектуальный район Нью-Йорка. Здесь обитает богема. Здесь много библиотек, живут яйцеголовые профессора, длинноволосые художники и трубкозубые писатели. Здесь расположены многие издательства. Вот куда потянуло Джона.
Его новый дом с зелеными ставнями и мраморными подоконниками, с фасадом, облицованным серым камнем, и ящиками под окнами, где буйно разрослись петунии, - излучал, казалось, теплоту и радость. Он даже имел собственное имя - "Улисс", что было весьма символично, и это ему очень нравилось. Но не знал он тогда, что это еще и символ его судьбы. Ведь Улисс - это скиталец. После троянской войны, возвращаясь на родину, прожил много лет на острове в плену у нимфы Калипсо, а когда вернулся, его ждала крупная разборка с "женихами" его жены.
В этом доме он имел знакомства, которых не стеснялся: завел интрижку с молоденькой женой механика-импотента; подружился со стриптизершей, которая жила с ним на одном этаже, одним коридором с ней ходили, где висели картины тут же жившего еврея-художника по фамилии Бибель, он косил под Шагала. Еще Джон сблизился с журналистом, который хвастался, что получил награду года - "Золотое перо". "Золотое перо в задницу", - шутила стриптизерша.
Вся эта богемная атмосфера не могла не вдохновить на излияние накопившегося жизненного материала на бумагу. Именно там, в уютном "Улиссе", он начал писать свой первый в жизни роман.
Глава3
Когда Джон Кейн шагнул вверх по деревянным ступеням, его ослепила яркая вспышка. "Черт, - выругался Джон, потирая ушибленный лоб, - опять приложился к притолоке". Уже приличный срок прошел с тех пор, как он купил яхту, но все никак не мог привыкнуть к низкому входу в каюту. И временами, особенно когда задумывался, изрядно расшибал себе лоб. А всего-то и надо - сдвинуть верхнюю крышку и можно ходить без опаски. Но он забывал.
Он вышел на палубу, залитую золотистым горячим тропическим солнцем, и оглядел лагуну. Серебристо-голубая вода с фиалковыми пятнами кораллов, обросших водорослями, слепила глаза.
– Надень очки, - сказала Аниту и протянула ему модные черные поляроиды-консервы, - А то испортишь глаза.
Она заботилась о нем. И эта забота благотворно сказалась на его не слишком-то крепком здоровьем. До её появления на борту у него побаливала печень. Аниту запретила есть на завтрак поджаренные тосты, которые он еще намазывал маслом, засоряя сосуды. После завтраков, которые готовила Аниту, печень у него болеть перестала.
Джон Кейн надел темные очки-консервы и стал походить на временно ослепшего летчика, ветерана Мировой войны, проходящего курс реабилитации в зоне тропиков. Он уселся за стол, который стоял под палубным навесом с надписями имени яхты - "Барокка".
Когда Джон в свое время покупал яхту, он обратил внимание продавца на это название, сказав, что слово написано с ошибкой. Продавец, пожилой португалец, ответил, что "Барокка" - это португальское слово и означает "Жемчужина неправильной формы".
Джон был в восторге от такого открытия! Слово так понравилось ему, что вопрос, покупать или не покупать судно, решился сам собой. Джону казалось, что название яхты отражает его, Джона, жизненную и писательскую суть, что он и есть жемчужина неправильной формы.
Заодно теперь он узнал, откуда взялось название стиля барокко, которое сначала применялось исключительно к художникам и означало "причудливый", а потом "причудливость" распространилась на музыку, архитектуру и еще Бог знает на что...