Атолл
Шрифт:
– Жаль золотой корпус, - сказал Джексон, но махнул рукой, - да черт с ним...
– сунул бутылку в карман задрипанного кителя.
– Идем, писатель, чего стоишь? Маркус! Ты идешь со мной в деревню.
– Слушаюсь, хозяин.
Они пошли к выходу из комнаты, не обращая внимание на автомат Джона, - одетый в рубища господин и одетый прилично его слуга.
Слуга все-таки вернулся, подобрал золотой лом и сунул себе за пазуху. При этом он
Джон плюнул с досады, швырнул автомат на диван (чтобы случайно не выстрелил), вынул из-за ремня брюк кольт, спрятал его в карман. Пригодится, подумал он.
– Выбросить всегда успею.
Глава 30
Они выскочили в проливную ночь. Свистел ветер, дождь хлестал по их лицам. Они кутались в накидки, которые мало чем помогали. Впрочем, стихия не так уж и бушевала. К счастью, это была всего лишь гроза, а не ураган. Да к тому же небесная канонада явно откатывалась куда то на север, в сторону главных островов Гавайского архипелага.
Белая парочка бежала легкой трусцой плечо к плечу, азиат семенил впереди на три шага.
– Почему у него такое странное для азиата имя?
– спросил Джон Кейн, мокрым носом указывая на крошечную фигурку слуги, иногда пропадавшую в пелене дождя.
– Больше подходит для латинянина.
– Он сирота... по жизни, - ответил Джексон, отплёвывая попадавшую в рот воду.
– Родился в Европе, от какой-то беженки азиатки... Мать вскоре умерла. Малышом он оказался в иезуитском приюте... Там и получил свое имя. Бедняга даже не знает, какой он расы. Но внутренне тяготеет к Корее...
"Как я - к России", - подумал Джон, а вслух спросил:
– К Южной или Северной?
– Просто к абстрактной Корее...
"В точности, как я", - подумал Джон.
– Потом он совершил какое-то убийство, бежал в Америку, оттуда - на Филиппины. Там наши пути случайно пересеклись... Лучшего слуги я не встречал в своей жизни. Верный, как пес!..
"Мы все ищем верности по отношению к себе, - подумал Джон, - а сами позволяем себе предательства".
Дорога раскисла, и Джон Кейн, поскользнувшись, упал.
– Эй, писатель, смотрите под ноги, думай о дороге, - сказал Джексон, помогая Джону подняться из грязи.
– Ну и видок у вас, - засмеялся бандит.
– Теперь нас с вами не отличишь.
– Ошибаетесь, Джексон, еще как отличишь...
– Ну-ну, не будем ссориться... Вы не поверите, но я сам лично никого не убил. Вот эти руки...
– Джексон показал открытые ладони, с которых стекала вода, - чисты, их не запятнала ни одна капля человеческой крови. Животных убивал, приходилось... а человека - нет.
Джон Кейн молча и зло бежал рядом с бандитом, который никого не убивал, а он, честный человек, труженик пера, машинки и компьютера, оказывается, угрохал черт знает сколько людей. Сейчас подсчитаем: лично убил троих и косвенно причастен к убийству еще троих человек. Итого - шесть душ загубил. Хорош праведник. А кто тебе, ублюдок, сказал, что ты праведник?..
– Чего молчите?
– спросил Джексон, в беге слегка припадая на правую ногу.
– Крыть нечем?
– Я не молчу. Я разговариваю сам с собой.
– И давно это у вас?..
Вместо ответа Джон прибег к изрядно затасканной палочке-выручалочке:
– Гитлер тоже никого лично не убивал.
– Так и знал, что вы это скажете. Просто жизнь не укладывается в ваши примитивные схемы добра и зла. Жизнь, в некотором роде, добрее и злее на самом деле.
– Жизнь это то, что мы с собой делаем.
– Так не делайте!
– То есть - умрите?
Его вопрос остался без ответа. Они вошли в деревню. Селение состояло из двух десятков хижин, выстроенных из глины и бамбука. Крыши покрыты пальмовыми листьями. Через деревню протекала речка, в которой воды было меньше, чем камней - белых отполированных камней, огромных, как доисторические яйца динозавров. Какой-то человек попался им навстречу, испуганно прошмыгнул куда-то.
– Где моя жена?
– спросил Джон Кейн у Джексона.
– Я определил её в служанки к старику Хэнку. Это был единственный способ избавить её от тяжелых сельскохозяйственных работ. На её и ваше счастье, у Хэнка недавно умерла его старая служанка, фактически гражданская жена этого старого пердуна...
– А этот старый пердун достаточно стар, чтобы не позариться на молодую служанку?
– Вполне старый и вполне пердун, - успокоил писателя главный бандит.
– Ему где-то лет за семьдесят... Впрочем, сейчас сами увидите.
– Ну-у, - протянул Джон, - я знавал семидесятилетних любителей залезть под юбку...
– Успокойтесь. Ваша жена - женщина довольно-таки сильная... Она этого старика, если захочет, в бараний рог согнет.
Они подошли к самой большой хижине и на вид самой добротной. Все-таки губернатор должен жить немного лучше своего народа, даже такой жалкий губернатор такого жалкого народа. Дом был поставлен на высокие сваи, так что пришлось подниматься по широкой, но шаткой лестнице - жалкое подобие дворцовой лестницы.