Атомная крепость (илл. Ю Пучинский)
Шрифт:
– Это дерзко, – в голосе Алхимика послышалось восхищение изворотливостью шефа.
Чума продолжал:
– Прежде всего это не логично. И именно поэтому можно рассчитывать на успех. Бдительность в охране лаборатории будет усилена, как же иначе, но эта бдительность – чистая проформа, ведь в глубине души каждый из них будет думать, что именно теперь-то опасаться нечего… Мы воспользуемся этим. Но прежде всего надо установить местонахождение лаборатории. Нам пока известно – она находится не в Москве и не под Москвой. Где же?.. Кстати, с этой минуты вы не Макгайр, а Прохор Кузьмич Надеин. Сейчас мы возьмем из гардероба Снэйка соответствующий костюм, и вы преобразитесь в рабочего… Нам известно, что в лаборатории Ясного работал некто Семен Надеин. В результате несчастного случая в лаборатории он долго болел лучевой болезнью и теперь живет у себя на родине, адрес я вам дам. Вы явитесь к нему под видом двоюродного брата, которого он никогда не видел. Вам придется как следует изучить свою новую биографию. К сожалению,
Снэйк не видел, как через час из калитки осторожно вышел Алхимик. Теперь он был одет в короткий, не первой свежести пиджак и брюки, заправленные в сравнительно новые еще хромовые сапоги, на голове его ловко сидела военного образца фуражка с синим кавалерийским кантом. В руке Алхимик нес потертый чемоданчик. От изящного профессора англичанина в нем ничего не осталось.
Так «Прохор Надеин» с задворков вошел в жизнь. Сейчас он направлялся к станции. Осматриваясь по сторонам, он вспоминал свой полный опасности жизненный путь.
Родители – помещики средней руки где-то на Волге. Судя по фамилии, они, по-видимому, происходили из обрусевших немцев, но сами считали себя исконно русскими.
После свержения самодержавия барин Леонид Борисович Олиф появился на политической арене своего уезда: он утверждал, что только Временное правительство вместе с такими «просвещенными» державами, как Англия и Франция, даст матушке-России мир и процветание. Олиф без устали председательствовал в уездном «учредительном собрании» и, не смея открыто защищать павшую монархию, стал одним из местных лидеров социалистов-революционеров. Расчет, с его точки зрения, был правильный: его поддержали местные кулаки и приезжие краснобаи из «центра».
Так продолжалось до Октябрьской революции. Сразу после Октября Олифу пришлось бежать за Волгу. Позже вместе с Колчаком Олифы оказались в Сибири. Отступая с белыми частями все дальше, отец и старший брат Алхимика вступили в контакт с американскими и японскими оккупационными властями на Дальнем Востоке. Позже семья жила в Харбине и Мукдене. Тут на свет появился младший в роде господ Олифов – Валерий.
Он рос и воспитывался в среде белых эмигрантов, потерявших в России свои поместья, фабрики и заводы. Валерий Олиф окончил школу, овладел английским языком. О родовом имении, о котором знал только из рассказов старших, он вспоминал с вожделением; оно снилось ему по ночам как олицетворение райской жизни, отнятой у него хамами мужиками, превратившими барина Олифа и его чад в нищих.
Позже там же, в Маньчжурии, с японской разведкой пришлось установить контакт и младшему в роде, Валерию, «младшенькому», как его звали дома. Некоторое время дела шли как будто неплохо, «младшенький» обзавелся семьей, но вторая мировая война все перевернула: Квантунская армия капитулировала перед русскими, японцы поспешно удирали из Маньчжурии, «младшенький» остался без работы, а семья без хлеба. Сначала надеялись, что все как-то обойдется – на американских кораблях с юга прибывали гоминдановские дивизии Чан Кай-ши. Но вскоре стало ясно, что надеяться не на что – китайские коммунисты ударили с севера, и гоминдановцы покатились на юг. Вместе с ними, даже несколько опережая их, удирали бывшие русские помещики: боялись попасть в руки солдат Мао Цзэ-дуна. Задержались было в Шанхае, Кантоне, но пришлось бежать дальше – в Сиам. «Младшенький» же оказался предусмотрительней папаши и старшего брата: работая на японцев, он еще в Харбине запродался разведке Аллена Харвуда, его успели оценить и теперь направили в Соединенные Штаты для подготовки к дальнейшей «деятельности». В Америке ему пришлось не только окончить специальную шпионскую школу, но и по-настоящему заняться некоторыми науками, главным образом ядерной физикой. Мечты погулять, поораторствовать на собраниях таких организаций, как «Комитет освобождения России» или «Крестовый поход против Советского Союза», не осуществились; в разведке Аллена Харвуда существовали свои жесткие правила: агент, получивший кличку Алхимик, должен был быть тщательно законспирирован, и, таким образом, злоба против всего советского осталась неизрасходованной… Вместо того, чтобы спокойно доживать свои дни в родовом имении на Волге, отец теперь влачит жалкое существование в Кении, где старший брат служит в английских полицейских частях и может ежеминутно получить в голову партизанскую пулю. Вместо того, чтобы прожигать жизнь в ресторанах Москвы и Петрограда, делать карьеру, черт возьми, гвардейского офицера, он, Алхимик, вынужден денно и нощно молить бога за то, что его ценят в разведке Харвуда: он – специалист по России, он говорит по-русски без акцента! Ему удалось удачно выполнить несколько поручений Харвуда, но главным было хорошо сыграть роль английского профессора. Однако по вине Шервуда он провалился в самом начале.
…Рассекая ночную темь, электропоезд мчался от Москвы. В одном из вагонов, облокотившись на чемодан, дремал нестарый еще мужчина в фуражке с синим кавалерийским кантом.
Фокс не хотел задерживаться
Снэйк казался пораженным, хотя, по правде говоря, предстоящий уход Чумы его очень обрадовал.
События этого дня утомили его до предела, и ему нужно было отдохнуть, остаться одному. Прощаясь с ним, Фокс был краток.
– Никуда отсюда не высовывайте носа, – приказал он. – Автомобилем пользоваться временно прекратите, спрячьте его в сарай. Продолжайте активно заниматься Гореловым и руководить операцией против Ясного и Лучинина в Тянь-Шане – приказ шефа должен быть выполнен в точности. Меня будете информировать через связного. Иногда я вам буду позванивать по автомату. Вносить что-либо новое в операцию «Вирус» без моего разрешения запрещаю: хватит с меня ваших провалов. Запомните – никаких вольностей! Прикажите Цветковой быть поактивнее с Гореловым – он человек осведомленный. У нее имеется диктофон?
– Да.
– Вот и хорошо… Я ухожу, Снэйк, возможно, мы больше не встретимся, для вас это будет только лучше. Не забывайте, я буду знать о каждом вашем шаге! Пока до моего звонка замрите и не двигайтесь. Поняли? Гуд бай.
Фокс выскользнул за дверь и повернул в сторону леса, который начинался совсем рядом. Где-то на соседней просеке заливались собаки.
Снэйк сидел усталый и опустошенный, с отвисшей челюстью и тяжелыми мешками под глазами на нездоровом, одутловатом лице. Глотая коньяк, он размышлял. Положение не из легких: ему не следует часто показываться на улице и в то же время приказано активизировать разведывательную работу. Он знал, что Цветковы, несмотря на его исчезновение, будут продолжать заниматься инженером Гореловым: об этом было на всякий случай условлено заранее. Но им может потребоваться его помощь, к тому же, если он в течение продолжительного времени не будет подавать признаков жизни, они свяжутся непосредственно с преемником Шервуда, а тот не замедлит появиться, и весь дорогостоящий материал передадут, конечно, ему. Этого допускать не следовало ни в коем случае – Снэйк потерял бы великолепную возможность увеличить свой счет в банке, да и сама по себе информация Горелова могла облегчить ему ту часть операции «Вирус», за которую отныне он отвечает перед Чумой. Затем нужно было по-прежнему оставаться в курсе дел, происходящих в далеких Небесных горах: «невидимка» не сегодня-завтра выполнит задание. Снэйк обязан немедленно об этом сообщить Прайсу, пусть тот поймет, черт побери, что это дело его рук, а не выскочки Фокса.
Едва рассвело, Снэйк вышел во двор и стал заниматься гимнастикой – он знал, что хозяин дачи Гавриил Самохин встает ни свет ни заря и обязательно пройдет мимо.
Дача двухэтажная, неуклюжей архитектуры: второй этаж выглядел пузатой надстройкой, по размеру больше первого. Таких уродливых дач под Москвой немало. Но в отличие от других себе подобных дача Самохина была архитектурно изуродована с расчетом и имела особенность, в которую Снэйк был посвящен… Снаружи во второй этаж вела крутая, с гнилыми перилами, деревянная лестница, упиравшаяся в небольшую дверцу, на которой всегда висел ржавый пудовый замок. Открыв эту дверцу, можно было увидеть длинную, заканчивающуюся большим окном комнату, совершенно пустую, если не считать грубо сколоченного стола и пары убогих стульев. От двери до окна шла бедная дерюжная дорожка. Больше в этой нежилой верхней комнате абсолютно ничего не было. Представители милиции не раз, для очистки совести, заглядывали сюда, наверх, в сопровождении весьма любезного в таких случаях хозяина, но дальше двери они не шли: с чердака несло запахом застоявшейся сырости, подгнившего дерева. И никто не интересовался, что же находится там, за фанерными стенами этой заброшенной мансарды. Но стены были выведены не случайно – за ними скрывалось несколько крохотных, в два-три метра, тайников, в которые вел тщательно замаскированный ход через чулан с той самой половины дачи, которую занимал Снэйк. Из тайников можно было проникнуть и в большую, с дерюжной дорожкой, комнату. В эти самые тайники Снэйк до утра перетащил все необходимое: продукты, гардероб, различные вещи. Кому придет в голову искать его там? При необходимости хозяин снова продемонстрирует любопытным необитаемый, пустой чердак, и те уйдут ни с чем.
Архитектура дачи была неслучайной. Дело в том, что в молодости, накануне революции, жена Самохина содержала нечто среднее между заезжим двором и публичным домом. В ее заведении на роли посыльного и вышибалы подвизался молодой деревенский парень – Гавриил Самохин. Парень был жаден до денег и до полнотелой хозяйки, и хотя та не стесняла себя с приезжими – лишним заработком пренебрегать грех – Гаврилу держала при себе.
После революции дела пошатнулись. Хозяйка притона бросила свое заведение, захватила накопленное золотишко и вместе с Гаврилой сбежала в его родную деревню в качестве скромной супруги. Самохины быстро отгрохали себе дом-хоромы, завели хозяйство, а заодно в большом секрете от окружающих занялись скупкой драгоценностей.