Атомные Ринки
Шрифт:
– Сиделка Экхольм. Ты ее видела у входа в боксы. Она очень религиозна, считает Ринки чуть ли не знамением Армагеддона. Говорят, даже молится о ниспослании им – Далецки кивнул на девочек – смерти.
– Хороша святоша! А они вообще-то жизнеспособны?
– О да! Крепышки, каких еще поискать. Мы провели их полное исследование. Они держат головку с семи недель, сейчас уже вовсю резвятся, ползают, брыкаются. Почти не плачут, только если пеленки мокрые.
– А как у них с координацией?
– Ты имеешь в виду ножки? Мы сначала тоже опасались, что с этим будет проблема. Но когда проверили рефлексы, насколько это вообще возможно у таких маленьких детей, выяснилось, что ногами управляет Эрин. Так что в этом
Тем временем близняшки, раздосадованные невниманием к своим особам, захныкали. Оксетт обернулась. Девочки обрадовано заулыбались и снова потянулись к ней.
– Возьми их на руки. – предложил Далецки.
Собрав в кулак все свое мужество, Окс взяла существо (существа?) на руки. Девочки хором рассмеялись и в четыре руки обняли ее. Вмиг страхи ее рассеялись, и в душе всколыхнулось что-то теплое, материнское. Она обняла Ринки и взглянула им в глаза. Этот момент навсегда остался у нее в памяти: в глазах крошечных близняшек не было ни боли, ни страдания. В них светилось озорство, радость и умиротворенность. Окс положила девочек в кроватку, дала им погремушку и стала с ними играть. Далецки смотрел на племянницу со странной улыбкой.
– Ну вот, моя милая, а ты говоришь – усыпить! Да эти малявки влюбят в себя кого хочешь!
– Дядюшка, милый, прости меня! Ты же знаешь, что я иногда бываю несносна. Что с ними будет дальше?
– Они сейчас здоровее любого ребенка в отделении, так что держать их здесь больше не имеет смысла. Мы подали запрос в Дома инвалидов Мэджик-Сити, Доркера и Маргарита-Сити. Сейчас ждем ответа.
– А они смогут там нормально жить, развиваться?
– Думаю, там сидят не дураки. Какое-никакое образование и нормальный уход они получат.
***
24 декабря 1969 г.,
Мэджик-Сити.
Моя милая Оксетт!
Поздравляю тебя с Новым годом и желаю здоровья и успехов, любви, радости и счастья!
Как твои дела, как колледж, что нового в Маргарита-Сити? Кстати, думаю, тебе небезынтересно будет узнать о судьбе неких синеглазых близняшек. Их удочерил не кто-нибудь, а сам Ник Либстер! Представляешь, он делал какое-то свое исследование (поди разбери, что на уме у этих психиатров!) у нас в госпитале и увидел Ринки. После этого он долго меня обхаживал, ходил вокруг да около, и, наконец, раскололся! Мы с ним имели долгий, и, поверь, весьма серьезный разговор. Он меня убедил, что сможет дать девочкам то, чего им не дадут в убогом доме.
Полагаю, что это известие тебя порадовало. Скучаю по тебе, надеюсь увидеть в студенческие каникулы. Целую крепко!
Твой герр профессор Норберт фон Далецки.
***
Сказать, что Николас Джефро Либстер был известен, значило ничего не сказать. Этот пользующийся заслуженной мировой славой психиатр был, что называется, врачом милостью Божьей. В свое время им был разработан успешный метод лечения некоторых тяжелых форм шизофрении, за что Либстер получил титул профессора Грэндтайдского Университета и Нобелевскю премию 1965 года. Он имел под своим началом прекрасно оборудованную психиатрическую клинику неподалеку от Мэджик-Сити, где практиковал сам и набрал отличный штат врачей. Клиника Либстера пользовалась славой не только в Сэнгамоне, к нему везли пациентов со всего мира. Кроме того, знаменитый доктор читал лекции в медицинских колледжах и институтах.
В конце 1969 года Ник Либстер курировал группу студентов, занятую медицинской практикой в психиатрическом отделении Мемориальной больницы Мэджик-Сити. Однажды душным ноябрьским вечером к нему
– Здравствуйте, проф! – начал он с порога – У меня вопрос.
– Валяйте! – ответил Либстер.
– К какой категории отнести здешних сиамских близнецов?
– Каких таких сиамских, Ларкин? Я не знаю здесь ни о каких сиамских близнецах.
– В детском отделении, в боксах.
– А, хозяйство старика фон Далецки! Но он мне ничего не говорил.
– Так я случайно о них узнал! – взахлеб протараторил Ларкин – Сиделка рассказала. Очень интересный экземпляр: две ноги, два туловища, четыре руки…
– …И если продолжать последовательность, восемь голов и шестнадцать ушей.– закончил за него Либстер.
– Я не шучу, проф! – обиделся Ларкин – Это же беспрецедентно! Генная мутация!
– Ларкин, не кипятитесь, прецедентов масса. Будете в Филадельфии – загляните в тамошний музей хирургии. Сиамских близнецов обычно определяют в категорию инвалидов с детства. Кстати, Вы не поинтересовались, каковы у них шансы?
– Не знаю, проф. Знаю только, что им уже три с половиной месяца, и они вполне жизнеспособны.
– О'кей, Ларкин. Еще вопросы есть?
– Нет, проф.
– Тогда – до завтра. Идите, отдыхайте.
Как только шаги студента затихли в другом конце гулкого коридора, Либстер решительно встал и направился в детское отделение.
Дежурная сиделка всем своим могучим бюстом встала на защиту бокса номер пять. Не помогали никакие увещевания, ни фамилии фон Далецки и Либстер. Пришлось возвращаться в свой кабинет за пропуском. Лишь оранжевая пластиковая карточка усмирила сурового цербера. Ник вошел внутрь.
Девочки не спали. Они внимательно поглядели на нового гостя. Либстер был удивлен, если не сказать – поражен. Судя по всему, близняшкам было хорошо в общем теле; на кожице нигде, даже в тех местах, которые должны были постоянно соприкасаться и тереться, не было заметно раздражений. Как психиатр, Николас был приятно удивлен спокойствием девочек, их смышленым, изучающим взглядом. Он протянул своим новым знакомым палец. Нежные младенческие пальчики коснулись его руки. Девочки заулыбались. Через минуту они уже без помощи Ника схватили погремушку и играли с ним.
Несмотря на постоянные знаки неодобрения со стороны ревностной сиделки, Ник стал часто заходить в бокс номер пять. Работы у него сейчас было мало, в основном – консультации со студентами. Играя с девочками, лаская их, Ник логически подходил к самому ответственному решению в своей жизни.
Детей, как, впрочем, и жены, у Ника не было; он просто настолько привык с юности к самостоятельной жизни, что как-то забыл жениться. Женщины были от него без ума, неоднократно делались попытки женить его, но хитроумный Ник мастерски уходил из расставленных сетей. У него было несколько бурных скоротечных романов, но ни одна из обольстительниц не оставила в его жизни сколь нибудь заметного следа. Правда, как сказал кто-то мудрый, если к сорока годам в комнате мужчины не раздаются детские голоса, в ней поселяются кошмары. В отношении Ника эта сентенция, к большому сожалению, оказалась справедлива: в свои тридцать шесть он начал ловить себя на том, что если в его жизни не появится близкий человек, то вскоре ему может понадобиться помощь его коллеги-психиатра. Ринки так тронули его сердце, что он решил удочерить их. Долгими вечерами, сидя у себя в номере, Ник трезво оценивал ситуацию и приходил неизменно к выводу, что ничего кроме пользы от этого не будет. Он сможет дать девочкам неизмеримо больше, чем все сиротские дома мира: в первую очередь, сознание полноценности и нужности. На скудость средств Ник не жаловался, при его сорока пяти тысячах годового дохода он смог бы отлично их обеспечить и дать им образование. Итак, Ник решился.