Атомные Ринки
Шрифт:
В одно из хмурых декабрьских утр, под конец студенческой практики, Ник вошел в кабинет профессора Далецки. Профессор, недавно вернувшийся с обхода, был в неплохом расположении духа.
– Доброе утро, док Либстер! Что вас привело ко мне? – пафосно произнес пожилой хирург, но тут же улыбнулся: на лице Ника отражалась сложная гамма чувств, среди которых преобладало смущение.
– Здравствуйте, проф. У меня чисто личный вопрос.
– Интересно! Давно ко мне не приходили с личными вопросами. – Фон Далецки указал Нику на кресло.
– Я хотел бы знать, что Вы предпринимаете,
– Мы связываемся с детскими приютами и устраиваем их туда.
– А если ребенок родился с физическим изъяном?
– Тогда мы оставляем его у себя, по возможности ликвидируем изъян, а если он неустраним, передаем ребенка в дом инвалидов. Коллега, ведь Вы это прекрасно и без меня знаете. Ближе к делу.
– Проф, я бы хотел узнать, реально ли мне удочерить девочек из пятого бокса? – выдохнул Ник.
Далецки не поверил своим ушам.
– А как посмотрит на это, простите за бестактность, Ваша жена?
– Смотреть некому. Я не женат.
– Ну, раз так, то полагаю, что проблем с моей стороны не будет. Утрясайте юридические формальности. Я с удовольствием помогу Вам, мистер Либстер, уладить проблемы с законниками. Как я понимаю, этот шаг Вы хорошо обдумали, и отговаривать Вас бессмысленно.
–Вы правы, дорогой проф. Я, знаете ли, одинок. Извините за сентиментальность, но близких людей у меня, к сожалению, не осталось. Честно говоря, я побаиваюсь попросту свихнуться. То-то будет весело! Нобелевский лауреат, профессор психиатрии попадает в желтый дом… Я абсолютно уверен, что смогу быть полезен этим малышкам, чувствуется, они большие умницы и должны иметь в жизни нечто большее, чем просто вовремя поданную еду и стираные простыни.
– Полностью с Вами солидарен. Признаться, я до недавних пор был убежден, что девочки интересуют Вас лишь с точки зрения ученого–психиатра… – Далецки поднял ладони – Признаю свою неправоту. Мне было известно, что Вы зачастили ко мне в боксы. Я даже хотел просить Вас дать заключение по этим девочкам, как специалиста, для дома инвалидов.
– Ну, сейчас очень трудно сказать что-либо определенное, но мне они очень нравятся: жизнерадостные, веселые, никаких физических страданий. Похоже, единственное, что им грозит в будущем – это трудности с адаптацией в обществе. Но тут я уж приложу максимум усилий, чтобы все было нормально.
– Ваша репутация, врачебный авторитет и мои личные наблюдения производят на меня хорошее впечатление, док Либстер. – несколько высокопарно произнес фон Далецки – Я сегодня же отзываю запросы в дома инвалидов и начинаю хлопотать о Ринки. Значит, они станут Эрин и Морин Либстер?
– Ринки Либстер, с Вашего позволения, проф! – расплылся в улыбке Ник.
***
Ранним предновогодним утром Ник подъехал к зданию Мемориальной больницы на своем двухместном монстре "Уния Увертюра". На пассажирском месте лежали в пластиковой папке все необходимые документы. Его с утра приподнятое настроение омрачалось лишь поднявшимся откуда-то из глубин души чувством неуверенности. "Смогу ли я?" – спрашивал лукавый тоненький голосок. Ник про себя прекрасно знал, что мосты сожжены, решение принято, да и не в его свойствах было менять свои решения, но муть в душе не оседала. "А что будет, если ты их потеряешь? – не унимался червь сомнения – Ты же сам пропадешь! Не лучше ли оставить все, как оно есть?”
Ник медлил; он открыл окно и закурил. Свежий ветер с моря дунул ему в лицо и заставил колыхаться непокорные спирали черных иудейских волос, в которых еще года три назад не было заметно седины. Сигарета догорела в пальцах до фильтра, Ник затянулся лишь дважды. Этот ветер, которому Мэджик-Сити был обязан своим именем – по поверью, бриз с моря мог волшебным образом излечивать самые тяжелые недуги – прогнал сомнения из души Ника. Он щелчком выбросил окурок и вышел из машины.
– А, это вы, Николас! Здравствуйте. Надеюсь, все в порядке? – встретил его фон Далецки.
– Здравствуйте, профессор. Я привез документы.
Фон Далецки нагнулся к селектору:
– Сиделка Экхольм? Принесите девочек из пятого бокса ко мне в кабинет. И еще. Скажите служителю, чтобы он собрал все их вещи и тоже нес сюда.
Селектор квакнул что-то невразумительное.
– Их удочерили. – сказал Далецки в микрофон.
Селектор расквакался в ответ, но профессор не стал слушать и просто отключил его.
– Кстати, я должен поблагодарить Вас, док Либстер. Вы сняли тяжеленный камень с моей души, да и не только с моей.
Ник вопросительно посмотрел на профессора.
– Дело в том, что я, как и Вы, док, привязался к этим негодницам самым непозволительным для старика образом. Но что я, кандидат в пенсионеры, мог сделать для них? Только подольше продержать их здесь, где я сам могу поручиться, что им будет хорошо, они получат внимание и уход. Кстати, их видела моя племянница, порядочная язва, которая была ими покорена за пару минут. Она мне в каждом письме задает о них вопросы. Теперь я смогу ее обрадовать.
– Да, проф, я тоже очень доволен. Хотя, признаться, когда я сейчас сюда подъехал, меня посетила мысль бросить все. Подленькая такая мыслишка, моральные оправдания даже нашлись.
Фон Далецки посмотрел на Ника поверх очков.
– Должен ли я понимать это так, что Вы жалеете о данном слове, но честь не позволяет взять его назад?
– О нет, что Вы, проф! Я просто, наверное, сожалел о комфортном и беззаботном прошлом. Так, скорее всего, бывает с любым человеком, меняющим свою жизнь. Я от своих решений ни в коем случае не отказываюсь.
Вошла сиделка средних лет с распущенными скандинавскими волосами и необъятным бюстом, добровольный Цербер Ринки и тайная осудительница Ника, держа на руках плачущих девочек. Не взглянув даже на профессора, она метнула на Либстера полный праведного гнева взгляд, довольно резко приземлила близняшек на пеленальный столик, стоявший в углу кабинета и направилась к двери.
– Одну секунду, миссис Экхольм! – сказал Ник. Женщина остановилась.
– Мисс. Что Вам, сэр? – спросила она глухим голосом.