Атомный век
Шрифт:
– Ну слава богу, – с облегчением ответил Берзалов. – А то, понимаешь, смерти уже надоели.
– А враги, это не смерть?
– Это не смерть, – легко согласился Берзалов, – это отмщение.
Все загоготали, радостные, что «абрамсам» досталось.
– И то правда, – со смешком ответил Гаврилов, которому, честно говоря, было наплевать на всех врагов вместе взятых, иначе он не был бы пограничником.
Они находились на плоской возвышенности, через которую пролегала едва заметная грунтовая дорога, а справа, ниже, перед обожженным радиацией лесом, там, где асфальтовая дорога упиралась в железнодорожные пути, и находились эти самые бедняги «абрамсы», конечно же, приплюснутые, как консервные банки. Ловко их, невольно восхитился Берзалов
– Не верю… – и скривился в своей страшной, косой ухмылке.
Однако в прицел было хорошо видно, что один пришибленный танк стоял прямо перед станцией – на перроне, и передние катки у него разведены, как ноги у женщины, а два других – отсюда не было видно – перед лесом. Берзалов готов был руку отдать на отсечение, что все три танка целились куда-то назад и чуть правее ему за спину, через пустошь, в сторону другого леса. Даже захотелось оглянуться. Но к его удивлению СУО больше ничего не идентифицировала – лишь кромку сосен и одиночные кусты на поле. Чудеса в решете, да и только.
Берзалов сориентировался по карте. Железная дорога огибала лес в полутора километрах дальше на запад и выбегала к мосту через реку Псёл. Ключевое место, решил он. Если кто-то и хотел закупорить горлышко, то лучшего места не найдёшь. Или это горлышко кто-то откупоривал, или… Но что «или» он сообразить не мог. Получалось, «абрамсы» защищали мост, поэтому самое интересное заключалось в том, куда, а главное – по кому они стреляли.
– Стоп! – скомандовал Берзалов. – Федор Дмитриевич, что у тебя на экране?
– Ничего, – будничным голосом ответил Гаврилов. – Три цели…
Ну да, иронично подумал Берзалов, когда-нибудь Гаврилов со своим спокойствием вгонит нас в гроб. Одно дело сохранять хладнокровие во всех ситуациях, а другое – не вовремя реагировать на потенциальную опасность. Тем не менее, делать выговор старшему прапорщику Берзалову почему-то не решился, но и сообщать в эфир о своих предчувствиях тоже не захотел, мало ли кто слушает, сидя в кустах. Может, те же самые таинственные манкурты? Вдруг они расшифровали наш код, хотя он и меняется хитроумной СУО ежедневно? А вытаскивать Гаврилова из бронетранспортёра и обсуждать проблемы наедине не было времени. Он как чувствовал, что у него на всё про всё не больше двух часов и чем дольше они находятся по эту сторону моста, тем хуже для них. С этого момента судьба играла против него и вообще – против всей экспедиции. Не было у них времени, только он ещё не понимал этого, а Спас, которого заботила только личная безопасность Берзалова, высокомерно молчал, предлагая Берзалову выпутываться из сложившегося положения самостоятельно. В общем, случилось то непредвиденное, из-за чего он потом страдал всю жизнь, ибо глубокая разведка на то она и глубокая разведка со всем тем набором неопределенностей, которые ты сразу не можешь постичь. «А что если бы я поступил так, – часто думал он, – или по-другому? Что бы это изменило?» И не находил ответа. Не было его. Оставалась одна горечь от прошлого.
– Пусть трое из ваших сходят посмотрят на танки, а я с Буром обегу тылы. Куда-то же всё-таки они стреляли?!
– Ну да… – после некоторой паузы согласился Гаврилов, – стреляли… Может, вам ещё пару человек взять? – предложил он.
Его беспокойство проистекало не из-за сложности ситуации, а из-за того, что следовало действовать стандартным, то бишь, надежным путём: в разведку всегда и везде идут не меньше трёх человек, один из них пулемётчик – для придания группе огневой мощи, чтобы убивать врага прямо сквозь стволы деревьев, лучше даже гранатомётчика прихватить. Так спокойнее и надёжнее. Впрочем, при встречном бое в лесу шансы уцелеть у тех, у кого лучше реакция, кто раньше начнёт стрелять. Так что Берзалов
– Да нет никого ничего, – беспечно ответил он, как будто Спас, у которого внезапно прорезался голос, не подавал сигналы, как заклинания: «Опасно, опасно, идиот!» Переклинило Берзалова, сделался он глухим к знакам, а может, просто устал слушать Спаса. – Сбегаем глянем, – сказал он, – и вперёд через мост. Мост-то, кажется, цел?
– Цел, – подтвердил Гаврилов.
Спас прокомментировал: «Полный отстой!»
СУО уже выдала на экран соответствующую информацию и даже параметры написала: пролёт сто двадцать пять метров. Заложена в неё была всякая информация: грузоподъемность, характеристики покрытий и даже год строительства, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не воспользовался им, окажись он в ветхом состоянии. Кроме всего прочего, сразу за мостом начинался сорок третий квадрат. Чепуха, на одном дыхании проскочим туда, куда нам нужно, решил Берзалов. Но вначале надо было выяснить, куда, а главное, по кому стреляли «абрамсы».
– Ну и ладушки, – сказал он. – Покинуть машины и рассредоточиться. Всё, мы пошли. Связь не выключаем.
Его беспечность передалась экипажам. Даже Гаврилов отнёсся спустя рукава к своим обязанностям заместителя командира. Привыкли они к опасности: к кванторам, Скрипеям и всякой другой мишуре, а это было плохо, это ещё на один шаг приблизило их в смерти. Все почему-то решили, что раз дела идут, как идут, то смерть мы в последний момент обязательно обманем, и очень надеялись на командиров, ну и на себя любимых, разумеется.
Берзалову же больше всего почему-то захотелось размяться и заодно расспросить Бура, что он там такое болтал о каком-то Комолодуне – самое время разобраться и расставить все точки над «i», а то сплошные намёки и страшилки. Он невольно покосился на луну-череп, сплюнул и подумал: «Ну и дура!»
– Есть рассредоточиться, – словно опомнился Гаврилов, и в наушниках было слышно, как он отдает приказы.
– Архипов, ты старший, – Берзалов выскочил через верхний люк и тут же окунулся в запахи ночного леса и реки: пахло прелой листвою и рекой. Последний раз, невольно вспомнил он, так пахло, когда у нас с Варей был медовый месяц, в переносном смысле, конечно, потому что отпуска дали всего неделю. И они, не мудрствуя лукаво, махнули в Лосево. Рыбалка была хорошая, и ночная уха на берегу Вуоксы тоже. И ночи – ночи у них тоже были. Так вот там, в Карелии, пахло точно так же, когда они лежали на веранде и окна были распахнуты настежь, и им было хорошо вдвоём.
Ефрем Бур вылез следом, чём-то недовольный и, как всегда, расхристанный до невозможности. И на этот раз он умудрился оставить автомат в бронетранспортёре. Клим Филатов ворчал:
– Не таскай! Не таскай гря-я-я-зь, тютя!
Берзалов уже порядочно отошёл, когда Бур, запыхавшись, нагнал его.
– Чок! – сказал Берзалов. – Быстрее!
Но Бур только дёрнулся, хотя по этой команде, следовало было оглядеться, не говоря уже о том, чтобы изготовиться к бою. Бур же тащил автомат, как лопату, а гранаты висели на нём, как игрушки на новогодней ёлке.
– А?.. – отозвался он, как самый бестолковый солдат на всём белом свете.
Похоже было, что глубокая разведка подействовала на Бура вовсе не лучшим образом, не заставила его собраться, сконцентрироваться, а напротив, расслабила до невозможности. А может, он и был таким? – подумал Берзалов, а я не замечал.
– Поправь лифчик и оружие, – с безнадежностью в голосе приказал он.
Он уже жалел, что взял Бура в глубокую разведку. Горбатого могила исправит. То есть он осознал бессмысленность своей жалости и теперь мучился, потому что исправить ничего уже было нельзя, разве что расстрелять Бура перед строем за его природную тупость и вечное ворчание. Ну родился таким человек, ну бывает. А может, его, наоборот, беречь надо как редкий феномен? Может, его в музеях надо выставлять в качестве образца тупиковой ветви?