Атомный век
Шрифт:
– А ничего, – махнул Берзалов. – Ругают нас, Федор Дмитриевич, сказали что мы метафизики.
– На то оно и начальство, – покорно согласился Гаврилов, выражая тем самым фатализм военного перед лицом обстоятельств в виде начальства, которое всегда право.
Русаков поддакнул с горечью:
– Меня тоже вот так же кинули вслепую. Ничего это начальство не учит. Здесь чёрти что творится! А они – метафизика! Экселенц да экселенц![15] Дурилки картонные.
Гаврилов пробормотал:
– Дурилка картонная это я… надо было ещё года три назад в отставку уйти, глядишь, лежал бы тихо и спокойно со своей Лоркой в одной могиле и горя не знал.
– Только и успел сообщить, где и мы и как мы, – сказал Берзалов так, будто не услышал горестных речей Гаврилова. Не хотел он его обижать, да и нечего нюни раньше времени разводить. – Вертолёт обещали прислать за Зуевым. Вот с ними и полетишь, – сказал он Русакову.
У Русакова сделалось такое лицо, словно его обманули в лучших надеждах. Даже куртка реглан на нём обвисла от расстройства.
– Полетишь, полетишь. Будешь сопровождать раненого, – подсластил пилюлю Берзалов. – Для тебя же стараюсь.
– Есть сопровождать… – уныло ответил Русаков.
Берзалову стало стыдно. Отдавать приказы капитану ему было как бы не положено. А ещё он подумал, что Русаков сбежит. Самый удобный момент, чтобы сделать ноги, вернуться к нормальной гражданской жизни и греться под тёплым боком у Зинаиды. И правильно сделает, подумал в назидание самому себе Берзалов. Но капитан Русаков никуда не сбежал.
***
Чтобы не слышать стонов Зуева, Берзалов расположился в летней кухне, где пахло хлебом и травами. Снял наконец с себя влажную одежду, которая уже частично высохла, развесил её сушиться на веревку, а берцы поменял на сухие, которые захватил в бронетранспортёре. Затем растопил плиту, поставил чайник, и через полчаса в кухне сделалось тепло, а потом уже и жарко. Рядом на правах любимцев крутились Кец и Сэр. Берзалов открыл для Кеца банку тушенки и вывалил в чашку на полу.
– Дядя Рома, вот бы Ваньку Габелого найти? – сказал Кец, вопросительно глядя на Берзалов.
– Может, и найдём, – согласился Берзалов. – Кто его знает? Найдём – заберём.
– А вы нас с собой возьмёте туда, на большую землю?
– Возьмём, – растрепал его белые вихры Берзалов и ничего не добавил об этой самом большой земле. Пока задание не выполнено, думать об этом бессмысленно, только душу травить.
Гаврилов пришёл, когда уже стало ясно, что с вертолётом что-то случилось, но всё равно: все ещё на что-то надеялись, на чудо, что ли?
Берзалов плеснул ему самогона и выглянул в окон, на небе загорались первые звезды:
– Не прилетит он. Опростоволосились мы в очередной раз.
Гаврилов сел напротив и кашлянул, как умел только он – тактично предваряя разговор:
– Какие наши планы?
Кец вприхлёб пил чай с кусковым сахаром и был похож на маленького, бывалого мужичка, чём-то смахивающего на Гаврилова.
– Я думаю, что мы на рассвете столкнёмся с американцами, – ответил Берзалов, испытывая ничем не объяснимую уверенность.
– Откуда такие сведения? – удивился Гаврилов и, как всегда, вопросительно вскинул брови.
Он отрезал пару ломтей хлеба и обильно посыпал картошку солью.
– Интуиция мне почему-то подсказывает, – ответил Берзалов, с удовольствием выпив самогона.
Хороший был самогон: крепкий и пах чёрным хлебом, можно было даже не закусывать. Прекрасно, видать, жилось на хуторе Ёрховым, обильно ели, долго спали и бандитствовали соответствующим образом. В общем, вели свободный образ жизни. Не оглядываясь ни на кого, без обстоятельств, которые бы принуждали к самодисциплине. А в атомный век так не бывает. Всегда, как в боксе, найдётся сильнейший противник. Поэтому и ошиблись, подумал Берзалов. А если бы пристроились к нашим, то может быть, и погибли бы тоже, но не собачьей смертью, а смертью героев. Чего и нам желаю.
– Ага… – произнёс Гаврилов, глядя в ясные очи начальника и, должно быть, не находя там нужного ответа:
– А что с пацаном будем делать? Кое-кто на него зуб точит.
Берзалов понял, что бойцы через Федора Дмитриевича высказывают свои опасения по поводу того, что командир может отпустить Касьяна Ёрхова.
– Пацана возьмём с собой. Будет проводником.
– Я его караулить буду, – высказался Кец.
Сэр поел и сел рядом, вопросительно переводя взгляд с одного лица на другое. С брылей у него капало, и один раз он коснулся колена Берзалова, оставив на нём жирные пятна.
Берзалов беззлобно произнёс:
– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – взял тряпку и вытер псу бороду.
– А если не захочет? – спросил Гаврилов.
Убить хотят, равнодушно подумал Берзалов, в отместку за Зуева. И правильно, рассудил он, за Зуева – святое дело. Судьба пацана его не волновала. Ему нужны были сведения об этом районе. А если пацан ездил на бронепоезде, то он знает всё окрест километров на триста.
– Куда он денется. Не кормите его. Можете не поить. Всё расскажет.
– Ну да, – вроде бы как нехотя согласился Гаврилов. – А вертолётчик?..
Он специально не назвал его по фамилии, словно бы порицая за дезертирство. Да, подумал Берзалов, никогда не предполагал, что придётся решать чью-то судьбу вот так за кухонным столом. С какой стороны ни погляди – все правы. Прав Русаков, который устал от войны, правы мы, потому что есть такое понятие, как долг. Как верно поступить, никто не знает. Так и не придя ни к какому решению, он встал из-за стола, чтобы налить чая.
– Не знаю, – сказал он на вопросительный взгляд Гаврилова. – Время ещё есть. А где он сам-то?
– Да за домом горюет.
– Раньше надо было горевать, – зло сказал Берзалов и, как никогда, ощутил свою правоту, но от этого легче не стало.
Кец совсем по-взрослому вздохнул: разговор старших он воспринимал очень серьезно. Они выпили по кружке чая с сухарями. Берзалов оделся и вышел, но капитана Русакова сразу не нашел. Куда вертолётчик делся? – гадали все: и Архипов, и Юпитин, и даже – Ефрем Бур, которому по статусу не полагалось высказываться на подобные темы, а тем более иметь собственное суждение о старших по званию. Кто-то даже хотел бежать искать без команды, да не осмелился под строгим взором Гаврилова. А самые ретивые – Гуча и Петр Морозов предложили Берзалову свои услуги, мол, мы всей душой, если что, если надо пострелять – с большим уважением к товарищу старшему лейтенанту.