Атосса. Император
Шрифт:
Его свежая, уверенная радость заставила умолкнуть сомнения Луциллы и ее страх перед чем-то огромным, что, маня и угрожая, подходило к ней все ближе и ближе.
Перед своими удивленными глазами она видела милого ей человека, видела своего мужа на императорском троне, а себя — в сияющей диадеме той женщины, которую ненавидела всеми силами души.
Дружеское расположение ее мужа к императрице, верная привязанность, соединявшая его с нею с детских лет, не беспокоили ее. Но женщины готовы предоставить своему избраннику всякое счастье, всякий дар, только не любовь какой-либо другой женщины, и прощают ей скорей ненависть и преследование, чем эту любовь.
Луцилла была глубоко взволнованна, и одна мысль, которая несколько лет таилась в глубине ее сердца, оказалась в этот день могущественнее сдерживавшей ее силы.
Адриана считали убийцею ее отца, но никто не мог утверждать с уверенностью, что именно он, а не другой кто-нибудь умертвил благородного Нигрина [133] .
В этот час ее душу с новой силой взволновало старое подозрение, и, подняв правую руку как бы для клятвы, она вскричала:
133
Нигрин был заподозрен в заговоре против Адриана, которого он собирался убить во время охоты.
— О, судьба, судьба! Мой муж — наследник человека, который умертвил моего отца!
— Луцилла, — прервал ее Вер, — думать об этом ужасе — нехорошо, а говорить — безумие. Не говори этого в другой раз никогда, а меньше всего сегодня. Пусть то, что, может быть, случилось прежде, не губит настоящего и будущего, которое принадлежит нам и нашим детям.
— Нигрин был дедом этих детей! — вскричала римлянка с пылавшими глазами.
— То есть тебе хотелось бы влить в их души желание отомстить императору за смерть твоего отца?
— Я — дочь удушенного!
— Но ты не знаешь убийцы, а пурпур все же дороже одной жизни, потому что за него часто платят многими тысячами жизней. И затем, Луцилла… Ты ведь знаешь, что я люблю веселые лица, а у мщения мрачное чело. Позволь нам быть счастливыми, о супруга цезаря! Завтра я расскажу тебе многое еще, а теперь я должен отправиться на великолепный ночной пир, который дает в мою честь сын богача Плутарха. Я не могу оставаться с тобой, право, не могу; меня ждут уже давно. Когда мы снова будем в Риме, то никогда не говори детям о старых мрачных историях, — я не хочу этого!
Когда Вер со своими несшими факелы рабами проходил через сад Цезареума, он увидел свет в комнате, где жила поэтесса Бальбилла, и весело крикнул ей вверх:
— Добрый вечер, прекрасная муза!
— Доброй ночи, поддельный Эрот.
— Ты украшаешь себя чужими перьями, поэтесса, — сказал он, смеясь. — Не ты, а злые александрийцы изобрели это имя.
— О, и еще лучшие имена, — крикнула она ему вниз. — Чего только я не видела и не слышала сегодня, это просто невероятно!
— И ты используешь это в своих стихах?
— Лишь немногое, и то только в сатире, которую я намерена направить против тебя.
— Я трепещу.
— Надеюсь, от радости. Мое стихотворение обещает передать твое имя потомству.
— Это правда; и чем злее будут твои стихи, тем неизбежнее последующие поколения будут думать, что Вер был Фаоном [134] Сафо-Бальбиллы и что отвергнутая любовь наполнила злобой нежную поэтессу.
134
Фаон — красивый юноша, пленивший, согласно легенде, поэтессу Сафо на склоне ее молодости. Не встретив взаимности, она якобы бросилась со скалы.
— Благодарю за это предостережение; по крайней мере, сегодня ты находишься в безопасности от моих стихов, потому что я устала до обморока.
— Ты рискнула показаться на улице?
— Это было безопасно, потому что у меня был надежный проводник.
— Можно спросить — кто?
— Почему нет? С нами был архитектор Понтий.
— Он знает город.
— И я с ним не побоялась бы сойти в преисподнюю подобно Орфею [135] .
135
Орфей (греч. миф.) — легендарный поэт и певец, потеряв супругу Эвридику, умершую от укуса змеи, спустился в преисподнюю и своим пением так умилил богиню Персефону, что та согласилась отпустить с ним Эвридику обратно на землю.
— Счастливый Понтий!
— Еще более счастливый Вер!
— Как мне понимать эти слова, очаровательная Бальбилла?
— Бедного архитектора допускают к себе в качестве хорошего проводника, тебе же принадлежит все сердце твоей прекрасной супруги Луциллы.
— И ей — мое, насколько его не наполняет Бальбилла. Приятного сна, суровая муза!
— Дурного сна, неисправимый демон! — крикнула девушка и быстро задернула занавеску.
XIV
Человеку, которого постигло несчастье, его будущая жизнь представляется, пока длится ночь, подобной безграничному морю, где он носится, как потерпевший кораблекрушение. Но как только рассеивается тьма, ласковый день указывает ему вблизи на спасительную лодку, а вдали — на гостеприимные берега.
Так и бедный Поллукс всю ночь до утра провел с открытыми глазами, испуская по временам тяжелые вздохи. Ему казалось, что вчерашний вечер испортил всю его будущность.
Мастерская его бывшего хозяина была для него закрыта, а у него самого не хватало даже орудий, нужных ему для его искусства.
Еще вчера он с радостной уверенностью надеялся встать на собственные ноги, сегодня это казалось ему невозможным, так как недоставало самого необходимого.
Ощупав кошелек, лежавший у него под подушкой, он, несмотря на свое горе, невольно улыбнулся; его руки опустились глубоко в потертую кожу, но не нашли ничего, кроме двух монет, которые, к сожалению, как он знал, были медные.