Атташе
Шрифт:
На мой вопрос о доверии полковник Васин ответил утвердительно. Вообще — заполучить человека такого масштаба в нашей непростой ситуации было удачей поистине сверхъестественной. На ходу перекусывая сухарем и ломтиками билтонга, он живо провел ревизию бронепоезда, организовал орудийные расчеты, поставил стрелков к амбразурам, выделил три смены кочегаров... А когда всё наладилось, полковник спросил:
— Это ничего, что я раскомандовался? Вы здесь главный...
— Ради всего святого, если продолжите в том же духе — очень меня обяжете! У вас отменно получается, дисциплина — железная, цели у нас — общие. Командуйте, полковник! Я тоже — в вашем полном распоряжении! —
Ну да, старший военный советник. Ну да — атташе. Но жить-то хочется!
Мы мчали со скоростью сорок или пятьдесят верст в час по вельду, по той самой ветке на Арлингтон, обгоняя новости. Еще бы: телеграфные станции расстреливались из орудий и пулеметов, мосты подрывались связками гранат или опять же — прицельными выстрелами из орудий.
Аэропланов наши наблюдатели не видели, а больше ни один вид транспорта обогнать нас просто не мог. Автомобили? Не смешно: газогенераторные грузовички дагонских гренадеров перегрелись бы через час-другой такой гонки. О лошадях и говорить не приходится — конкуренцию паровой машине кавалерия может составить только на коротких дистанциях.
Оставались радиостанции, но, наверное, мощных передатчиков в вельд пока не завезли, а радиуса действия имеющихся в распоряжении полевых частей — не хватало. Так что колеса стучали, рельсы — гудели, дым из трубы головного бронированного паровоза возносился к небесам.
Пользуясь минутной передышкой, я устроился в тамбуре президентского вагона на какой-то куче тряпья, которая раньше была бархатными портьерами, и приготовился предаться греху тайноядения, а по-простому — съесть конфету и запить коньяком из фляжечки. Совершенно по-детски я стащил из хрустальной вазочки в вагоне обернутый в фольгу орехово-шоколадный шарик, и теперь мой рот наполнялся слюной при мысли о том, что вот сейчас, вот-вот... Уже и крышечку отвинтил, и фольгой пошуршал, как вдруг в полумраке тамбура раздался негромкий голос:
— Гутен абенд.
Я сразу узнал этого тевтона, и моя рука тут же оказалась в кармане, нащупывая рукоять револьвера. Ну да, лицо у него было непримечательное, белесое, типично-нордическое. И вместо клетчатого костюма на нем подобно мешку висела полосатая роба, но зато остались характерный холодный взгляд — точно такой же, как у Ариса, упрямый подбородок и мертвенные интонации — типичный "молчи-молчи". Я виделся с ним в "Астории", когда отгружал некие металлические изделия в качестве гуманитарной помощи для гемайнов, еще во время приснопамятного фестиваля в Зурбагане. И вот теперь — он был тут, на расстоянии вытянутой руки от меня. И, кажется, намеревался задать мне несколько вопросов.
— И вам добрейшего вечера, герр...
— Мюллер.
Конечно же, Мюллер! А у лаймов — Браун, а в Арелате — Мартен, на Аппенинах — Росси, в Империи — Иванов, у ляхов — Ковальски... Видали мы таких Мюллеров.
— Так что, герр Мюллер, погода нам нынче благоволит, не находите? Тучки на небе, солнышко не припекает, а то ведь в этой консервной банке, да при здешней жаре...
— Генух! — рявкнул он, -Хватит! Вы знаете, о чем будет разговор. О "Голиафе" и герре Герлихе.
Ну да, я знал. А потому покрепче сжал рукоять револьвера и кивнул:
— Спрашивайте.
— Вы виделись? Что произошло?
— Теракт сипангских анархистов. Герр Герлих сумел предупредить меня о нем, через надежных матросов, которые были ему чем-то обязаны. Не знаю, по какой причине он это сделал — может быть, из личной симпатии или руководствуясь
— Вы бросили его?
— Он погиб раньше, при обстоятельствах весьма загадочных. Так или иначе — детали этой трагедии нынче скрыты под толщей вод. Я обязан герру Герлиху жизнью и надеюсь отыскать его близких, чтобы выразить свою признательность и соболезнования об утрате...
— Он был командором тайного капитула, у него не было близких — кроме братьев по Ордену, — эта манера говорить безжизненным голосом откровенно бесила.
Они с Арисом точно нашли бы общий язык, или, скорее, прикончили бы друг друга. Я видел блеск стали в его руках — Мюллер зачем-то вооружился кинжалом, прежде чем идти сюда. Черт знает, какая подготовка у этого типа... Но навыки стрельбы через карман я не растерял, и точно бы успел нашпиговать его пулями, решись тевтон напасть на меня. Напасть он не решился, а вот задать еще один вопрос — да:
— Герр Герлих не просил вас передать посылку, пакет...
— Ничего не просил. Мы столкнулись у трапа, когда он взошел на борт, а потом среди ночи ко мне в иллюминатор постучал матрос с предупреждениями. Вот и всё наше общение.
Протекторатский шпион всё это время косился на мой карман. Смотри-смотри, может, глупости делать поостережешься... Не поостерегся. Когда поезд начал сбавлять ход на повороте, он взялся за вентиль бронедвери и как-то неожиданно быстро открыл ее. Наверное, готовился заранее. Без паузы, не собираясь с духом, он сиганул наружу, навстречу ветру и жестколистным кустарникам вельда. Я даже скривился, когда представил себе, как сильно он расцарапает себе физиономию.
С такой гримасой на лице меня и застал Кузьма, ворвавшийся в тамбур почему-то с арисовским "федерле" в руках:
— Что здесь происходит? — заорал он дурным голосом, уставившись на открытую дверь.
— Тевтон с поезда спрыгнул, — пожал плечами я и протянул преторианцу половину конфеты, — Будешь?
Каждый час нашего путешествия полковник Васин тратил на боевое слаживание.
Сборная команда бронепоезда — сорок два сидельца (из них трое тяжелых), арестованные за антиправительственную деятельность или шпионаж в пользу иностранных держав или компаний, моим волюнтаристским решением при полном и всеобщем согласии была поголовно принята в иностранный легион Наталя, написав от руки заявления с просьбой зачислить на службу, поставить на довольствие и считать легионером тридцать дней со дня подписания бумаги должностным уполномоченным лицом. То есть — мной. Атташе я или не атташе? Советник или не советник, в конце-то концов?
Так что муштровал личный состав полковник на законных основаниях. Наводка и снаряжение орудий, занятие боевых позиций, даже пристрелка по редким в вельде бутылочным деревьям и казуаринам — мы занимались этим сутки напролет. Скоро, очень скоро должна была начаться прифронтовая полоса, и единственной нашей надеждой был прорыв к осаждающим Арелат войскам Конгрегации. Для этого нужно было пройти сквозь тылы федералистов и остаться в живых.
И первым препятствием на пути к решению этой задачи был Нажон — перевалочный пункт, накопительная база для припасов и маршевых рот, шедших от побережья к линии фронта. Железная дорога на Арлингтон проходила по самым его предместьям, поезда из Зурбагана разгружали тут в основном артиллерию и другие громоздкие штуковины. Это был поселок железнодорожников, очередной "ад на колесах", который разросся до впечатляющих размеров.