Аттестат зрелости
Шрифт:
Настя вошла в комнатку стерильной чистоты и белизны, где едва умещались две кровати. На одной из них лежал Окунь. Он изменился за эту ночь. Лицо заострилось, было лишь чуточку смуглее белой наволочки. Под закрытыми веками синие полукружия, черные волосы сбились на лоб, спутались. Окунь уже дважды за этот год перекрашивался, а вообще-то у волосы у него были белокурые, и, как казалось Насте, мягкие.
– Ты посиди, девонька, я сейчас вернусь, ему как раз укольчик положен, вот мы его и разбудим, а пока посиди.
Медсестра вышла.
Настя сидела ни жива, ни мертва, едва дыша. Окунь был какой-то незнакомый, беспомощный, и его вид вызвал у Насти жалость. Она осторожно промокнула капельки пота на его лбу полотенцем, что висело в изголовье, и Окунь вдруг улыбнулся во сне и еле слышно прошептал, вернее даже не прошептал, а Настя сама угадала по губам:
– Ви-ка...
Настя вскочила, с грохотом опрокинув табурет, кинулась к двери. Больше всего на свете она теперь боялась, что Окунь проснётся и увидит её: бахвалистый Васька всё разболтает ребятам в школе, и тогда хоть беги от насмешек одноклассников. Всем в классе было известно, что Окунь запросто рассказывает о своих девчонках, и не раз он хвастал, что любая за ним побежит, стоит ему только захотеть. Вот и Настя прибежала... Ой, как стыдно! И зачем она только пришла сюда?!
Настя в дверях столкнулась с Агриппиной Петровной. Та входила в бокс, держа в руках ампулы с лекарством и металлическую коробочку, где лежал шприц.
– Куда же это ты, девонька?
Настя тревожно оглянулась и увидела изумленные, полные недоумения, голубые глаза Окуня.
– Ты погоди немного. Мы сейчас Васятке укольчик сделаем, и всё, - запела Агриппина Петровна. Но Васька натянул до горла одеяло и шевельнул ногами, подбирая под себя другой конец одеяла.
– Ну-ну, сердешный мой, без капризов. А ты, девонька, отойди-ка к окну.
Настя подняла опрокинутый табурет и отошла к окну. И не повернулась до тех пор, пока не услыхала голос медсестры:
– Ну, вот и всё. Мы управились с работой. Ты, Настя, посиди немного и иди. Слаб ещё Василек.
– Хорошо, Агриппина Петровна.
Медсестра вышла, а Настя переставила табурет поближе к дверям и села на самый его краешек. Окунь молчал, разглядывая, как Настя теребит пуговицы халата. Она упорно не смотрела на Окуня.
Окунь нарушил молчание первым:
– Как твоя нога?
– Нормально...
– Нормально!
– передразнил её Окунь.
– И говоришь-то, как Рябинина. Подружка называется, а тебя в лесу бросила! Сухарь ржаной, а не человек!
– Светки не было в лесу, я же тебе говорила, - тихо возразила Настя, не глядя на Окуня, - она со своими пионерами уехала в Волгоград...
– Откуда ты узнала, что я здесь?
– Брат твой рассказал...
– Валерка? Он у меня парень молоток, самостоятельный, - загордился Окунь.
– Он так и сказал, что самостоятельный, - несмело улыбнулась Настя, почувствовав, что самая лучшая тема разговора с Окунем - о его брате.
– А сколько ему лет?
– А, пацан ещё совсем. Шесть лет. Матери всегда помогает, посуду моет.
– Напугал ты всех своей болезнью. Бредил даже. Мать твоя плакала очень.
– Плакала? Не может быть!
– категорично отрезал Окунь.
– Мне Агриппина Петровна сказала. Ты же не чужой ей, как не плакать. И моя бы заплакала.
– Не может она плакать обо мне! Она меня не любит, потому что я на отца похож! Как и он... легкого поведения.
– Глупости какие!
– возразила Настя.
– Глупости. Как это мать тебя не любит? Ты ведь сын её!
– Не знаешь ничего - не говори! А я - знаю!
– чуть не закричал Окунь, зашёлся в кашле.
– Молчал бы уж, - покровительственно сказала Настя, удивляясь своей смелости.
– Ладно, пойду я.
– Иди! Я тебя не держу!
– огрызнулся Окунь, и Настя засмеялась. Совсем как в лесу, только помощь теперь необходима Окуню, а не ей.
Она выложила из сумки яблоки, пирожки, испечённые сегодня матерью. Потом посмотрела прямо в глаза Окуню и спросила:
– Осиповой сказать, что ты заболел? Ведь не поправишься до конца каникул.
Она ожидала, что Окунь ответит утвердительно, а он, отвернувшись к стене, произнес:
– Не надо. Поссорился я с ней. Думаешь, из-за вашего агитпохода в лес пошёл?
– он резко повернул голову обратно.
– Наплевать мне на ваши агитки!
– Ну, а мне-то зачем это говоришь?
– тихо спросила Настя.
– Мне-то ведь всё равно. Я просто «спасибо» тебе сказать пришла, что в лесу помог. И всё, - она придвинула к стене табурет и вышла.
– Ты тоже не приходи!
– крикнул ей вслед Окунь.
Настя плакала. Подушка давно уже была мокрёшенька, а слёзы лились и лились сами собой. Ну, почему она такая несчастная? Ещё ни разу не дружила с мальчиком. На её круглое веснушчатое лицо ребята не обращали внимания, а пригляделись бы, то, наверное, увидели, какие симпатичные ямочки на щеках у Насти, когда она улыбается.
На горе своё Настя выделила из всех знакомых мальчишек Васю Окуня. И всё, что не нравилось в нём другим девчонкам в классе, она старалась оправдать и объяснить. Хвастун? Так мальчишки все хвастуны, только одни меньше, другие - больше. Много у него подружек? Так это потому, что не любил ещё Василий никого по-настоящему, не знает, как больно, когда тебя бросают. И всё-таки чувствовала Настя всем сердцем, что несёт в себе Окунь какую-то боль, беду. Может, оттого и стал такой злой? И вот теперь, кажется, Настя знала о беде Окуня - его бросил отец. Конечно, из-за такого затоскуешь. Они ведь с Илюшкой тоже без отца. Жизнь - не сахар.